Вейская империя (Том 1-5) - Страница 19

Марбод ехал рядом. Он ждал ответа от колдуна и очень жалел, что не смог подраться с Лухом Медведем. Потому что он победил бы Медведя и подарил бы ему жизнь и все остальное, и Медведю пришлось бы стать как бы младшим братом Кукушонка. Вот они, монахи, такие: делают вид, что мешают поединку, а на самом деле мешают примирению после поединка.

— А скажите, — спросил Ванвейлен, — за Голубыми Горами — такие же порядки?

Марбод помолчал. Пятнадцать лун назад он побывал в соседней стране, но при всех говорить об этом не собирался. Об отсутствии его ходили удивительные слухи. Дружинники его рассказывали, что Марбод провалился в Золотую Гору и провел там один день, — а в среднем мире в это время прошло полгода.

— Я там не воевал, — ответил Марбод.

Ванвейлен фыркнул про себя. По-видимому, война была тут не только главным способом экономического обмена, но и главным способом обмена информацией.

— А кто воевал? — спросил он.

Марбод понял, что колдун не заметил нелжи, опечалился: плохой колдун. Ну да ничего. Колдуна делают слухи, а не заклинания. Поберегись, Арфарра, я такие слухи распущу про этого колдуна! Припомнится тебе неподаренная лошадь!

— Покойный король собирался воевать, да не успел. Господин Арфарра воевал, да и господин Даттам. Господин Даттам и его дядя два года воевали против императора, пока император не сделал дядю наместником провинции.

Ехавшие впереди охотники услышали имя Даттама и заволновались. Кто-то внезапно запел песню. Это была красивая песня о молодом рыцаре Даттаме. В ней говорилось, что меч Даттама сверкал над миром, как полумесяц, и что белый плащ его расстилался над полями, как иней, и что все, что он ни награбил, молодой Даттам отдавал войску. Это была хорошая песня с грустным концом, потому что она кончалась рассказом о том, как Даттама предал его собственный дядя, и как дядя получил звание наместника, а Даттам должен был постричься в монахи.

Ванвейлен перегнулся через седло к отцу Адрамету и сказал, улыбаясь:

— Сдается мне, отец Адрамет, что ваши слова о могуществе империи несколько преувеличены, если человек может поднять восстание против императора и заполучить через это титул наместника.

Отец Адрамет пожал плечами, видимо не желая ввязываться в неприятный политический разговор даже далеко от родины.

— Да, — сказал задумчиво Марбод, поправляя красивой рукой удила, так всегда. При сильных правителях мятежнику полагается веревка, а при слабых правителях мятежнику полагается титул наместника. Вот и мы, Кречеты: король хотел бы нас удавить, как давят блоху в миске, а мы из поколения в поколение — наместники Верхней Ламассы.

— По наследству?

— О, — сказал Киссур, — не то, чтобы по наследству, потому что где-то в законах королевства есть запись, что чиновники должны назначаться каждые три года. Каждые три года король нас утверждает в этой должности, но я не слыхал, чтобы он кого-то не утвердил.

— А что будет, если король вас не утвердит?

Марбод улыбнулся.

— Вы видели, господин Ванвейлен, сегодня утром, как вертелся в деревне шаман, призывая весну? Что будет, если шаман откажется вертеться? Весна, я думаю, все равно наступит, а вот у шамана будут серьезные неприятности.

Ванвейлен усмехнулся. Когда дело шло об обычаях грязных крестьян, суеверный красавец Марбод выказывал себя чуть ли не атеистом.

— А храм Шакуника сильнее короля?

— Шакуники, — сказал Марбод, — просто торговцы. Не было еще такого, чтобы торговец в мире что-то значил.

Ванвейлен рассердился:

— Сдается мне, Марбод, что торговцы храма кое-что значат, раз вы охраняете их караван, да и грабите по их указке.

В мире что-то сломалось. Марбод помолчал, облизнул губы.

— Я — королевский инспектор, — сказал он. — Ежели торгаши просили у меня покровительства…

Хлестнул лошадь и ускакал.

Лух Второй Медведь погладил сапсана и громогласно заметил:

— Шакала назвали шакалом, а он в ответ: у меня грамота, что я волк… А вот вы, господин Ванвейлен, сразу видно, знатный человек, — и по словам, и по осанке. И корабль ваш честный, а не купеческий…

Слева, задумчиво склонив голову, слушал медвежьи слова храмовый торговец. Он уже заметил, что заморские торговцы для торговцев держатся слишком гордо. Так и собирался доложить.

Монах-шакуник перегнулся через седло к Ванвейлену и, подмигнув, хитро спросил:

— Что же такого предложил вам Марбод в пещере, что вы так открыто разрываете с ним отношения?

— Я? Я не хотел…

— Бросьте, господин Ванвейлен, — или вы не знали, что нет худшего способа обидеть знатного человека, чем назвать его торговцем или другом торговцев? Эти люди гордятся тем, что их прабабку изнасиловал горный дух, и что предки их жрут прохожих в своих могилах, и они считают, что совершили угодное небу дело, если застали на горной тропе торговца и, ограбив его, зарубили. Так что он вам предложил?

Ванвейлен густо покраснел. Предложение Марбода быть идейным наставником в государственном перевороте его не очень-то устраивало; но доносить он на Марбода не собирался. Не то чтобы Ванвейлен был против государственного переворота как такового, — но ему казалось, что если Марбод сядет на место короля, в этой стране ничего не изменится, да и вообще в ней ничего нельзя изменить.

— Что он вам предложил?

Ванвейлен нагло улыбнулся монаху и спросил:

— Так значит, Марбод — королевский инспектор! А что делает королевский инспектор?