Даттам быстро запихал мешок в седельную сумку, бывшую у него в руках.
— А что с араваном Баршаргом? — громко спросил Бредшо.
— Убит. Государственный преступник Баршарг убит, — ответил Даттам и истерически засмеялся.
В дверном проеме показался Стависски. Он щурился и потирал занемевшие от веревок руки.
— Да, — сказал Стависски по-английски, — а нас уверяли, что в империи никогда ничего не происходит.
— А что, собственно, произошло? — зло возразил Ванвейлен. — Очередной переворот. Одна акула скушала другую. Смею вас уверить — это не нанесло ущерба экологическому равновесию. Этот строй не способен развиваться, он способен только гнить.
— Быстро, быстро, — торопил Даттам.
На дворе уже была ночь.
В распахнутых воротах управы стоял отряд стражников с обнаженными мечами. Молодой сотник выехал вперед и спешился.
— В чем дело? — грозно спросил Даттам.
Сотник переливисто свистнул. Стража вбросила мечи в ножны и расступилась, пропуская Даттама и его спутников.
Даттам молча скакал по ночным улицам, разукрашенным праздничными фонарями. На площади правосудия перед главной управой он спешился. С полукруглой галереи третьего этажа, окруженный факелами и значками, наместник Рехетта читал народу указ государыни.
«…Богачи наживались, а народ нищал, — и все оттого, что у кормила правления были поставлены неспособные и продажные чиновники. Нынче древние законы восстановлены во всей нерушимости, зависть и злоба исчезают из империи, земля даст обильные урожаи, бескорыстие порождает согласие, и по всей земле нет ни „твоего“ ни „моего“.»
— А вы, Даттам, — громко сказал Ванвейлен, — нас уверяли, что в империи давно уже не трогают богачей.
— Это все словоблудие, — резко ответил Даттам. — Сведут счеты со взяточниками из партии Баршарга, — и все.
Ванвейлен внимательно поглядел на белые трясущиеся губы миллионера и не стал ему возражать.
Араван Арфарра сидел посреди разгромленного кабинета, задумчиво глядя на пустую полку с духами-хранителями. Была уже полночь. Молодой десятник, почтительно склонившись, оправдывался в том, что не арестовал чужеземцев:
— Секретарь господина наместника умолчал, что чужеземец явился в управу вместе с господином Даттамом. Я отправил людей проследить за чужеземцами. Арестовать их никогда не поздно, но арест их в тот миг поставил бы в неудобное положение господина Даттама и навлек бы на вас недовольство храма. Я решил, что то, что приятно наместнику — будет неприятно вам.
Арфарра усмехнулся. Фигуры меняются, правила — нет. Новое лицо становится араваном, принцип вражды аравана и наместника нерушим, как принцип наименьшего действия.
Знающий законы природы не пытается придать телам новый вес или превратить золото в серебро: знающий не переделывает законы, а пользуется ими.
Всю ночь новый араван отдавал приказы, разбирал бумаги и беседовал с подчиненными. К народу он не вышел: только приказал раздавать еду, да выпустить арестованных за слова в пользу государыни Касии.
Всю ночь окна кабинета стояли открытыми, чтобы выветрить траурные благовония, и, несмотря на жаровню с углями, на рассвете аравана охватил легкий озноб.
Белый шелк был содран со стен и сожжен под окнами во дворе, — Арфарре вовсе не хотелось, чтоб стража утаила запретную ткань от огня и сбыла ее потом на свадебные наряды в Нижнем городе.
Арфарра, зябко кутаясь, подошел к полке с духами-хранителями и поглядел в глаза новому Парчовому Старцу: прежнего разбил давеча преступник Баршарг, допрашивая чужеземца. Преступление варвара, который разбивает старого идола, дабы оправдаться перед новым. Преступление бессмысленное, не против каменных поделок, — против символов и имущества государства.
По исполнении неотложного было время подумать: что за причины были у Баршарга для столь тщательного и быстрого ареста чужеземцев? Арфарра еще раз перечел официальную запись. Основания: бродяжничество, негосударственное колдовство, черные амулеты. Доказательства: показания соляного вора. Чушь! Предлог! Притом предлог для того, кто обычно в предлогах не нуждается.
В верхнем кабинете, там, где стояло шакуниково зеркало, Арфарра нашел имена чужеземцев на обороте звездной карты и там же — донесение управляющего Миуса.
Араван Арфарра понимал, почему его предшественник приказал арестовать чужеземцев: хотел скомпрометировать Даттама, притащившего с собой эту гадость в империю. Вероятно, экзарх показал ему отчет Неревена, а Неревен, в свою очередь, наверняка написал о чужеземцах то, что думал о них сперва сам Арфарра: ну, и звезды Баршаргу, как всегда, поддакнули.
А Арфарра трижды менял свое мнение. Услышав впервые о корабле со звериной мордой, он вспомнил о кораблях, приплывших из Южных морей десять веков назад.
Это были даже не завоеватели — а грабители. Морские разбойники, изгнанные большею частью с родины за преступления; народы моря не имели ничего против самой империи — они восхищались ею, но они разорили ее, превратив приморские области в пустыню. Они даже не собирались в большие войска, которые можно одолеть; они были неистребимы, как воры или партизаны. Единственное, на что хватало их сообразительности, так это производить налеты, тщательно планируя их, как коммерческое предприятие.
Поэтому-то Арфарра приказал арестовать корабль со звериной мордой без колебаний, как сажают в карантин разносчика чумы, хотя понимал, что в королевстве этим арестом не преминут воспользоваться все его противники.