И тут, по позднейшему уверению Ванвейлена, он увидел, что канат, привязывавший баржу к причальному столбу, сам собой отвязывается от опоры, и баржа все быстрее и быстрее начинает скользить вниз, по течению.
Люди, бежавшие к барже, заволновались.
Баржу несло все шибче — и многим казалось, что она идет быстрее течения, и не прошло и пяти минут, как она выскочила на середину реки, туда, где вдоль фарватера стояли плоские, с железными носами лодки, которые были заблаговременно расставлены Арфаррой по всей длине реки, чтобы никто из людей Даттама не прыгнул в лодку и не утек на тот берег.
— Осторожней, — закричали с берега одной из лодок.
Но было уже поздно. Железный нос с хрустом вошел в раздвижной борт.
Люди в лодке, истошно завопив, бросились в воду. Тут же послышался новый треск, — старая баржа переломилась, задралась кверху и быстро, необыкновенно быстро стала тонуть.
Ванвейлен смотрел ей вслед. В голове его быстро-быстро, как турбина, вертелась одна мысль: это сон. Вот сейчас он, Ванвейлен, проснется от сна, навеянного монахом, и увидит перед собой ящики, снесенные с баржи, которая все так же стоит у причала.
Но сон не кончался. Люди бегали по пристани, как потревоженные муравьи.
— Откуда эти люди? — спросил кто-то хрипло у Ванвейлена за спиной.
Ванвейлен обернулся: это говорил Арфарра.
Монах перевел глаза на Арфарру.
— Вечно, — сказал он, — если и явится чиновник — то чтоб испортить мне праздник. А праздник — вещь бесполезная, его ни на что нельзя употребить. Отпусти их, — сказал Сын Ира. — Они уже причинили все зло, какое могли.
— Ни за что, — раздельно сказал Арфарра.
Монах наклонил голову и укоризненно посмотрел на чиновника. Человек в персиковом кафтане вдруг зашатался и повалился ничком на землю. Стражники бросились к нему.
Монах потерял всякий интерес к собеседникам и мелкими шажками заспешил дальше. Кто-то изо всей силы тянул Ванвейлена за рукав:
— Да пошли же! Что вам такого сказали? Своих шаманов у вас, что ли нет?
Это был приказчик Хой. Он протолкался сквозь пеструю толпу и вывел землян к дальней красильне. Там, у дороги, топтались семь оседланных лошадей. Хой пересчитал чужеземцев, убедился, что никто не пропал по дороге, и показал им постановление об аресте.
— Сами видели, — сказал он. — Если Арфарра сыну Ира сказал «Нет», то он не успокоится, пока вас со свету не сживет.
Помолчал и добавил:
— А чего это вам вздумалось покупать машины?
— Какие к черту машины? — изумился Ванвейлен, — рис там лежал, рис! Покойник Баршарг по каким-то своим причинам оформил его как машины, а новый чиновник не посмотрел. Один парень мне проговорился об этом в харчевне, я и подумал: куплю-ка я эти контейнеры за гроши, как машины, а потом продам как рис. Триста процентов я бы имел с этого дела, если бы не Арфарра!
— Рис? — лицо у приказчика вытянулись. — Жалко, — сказал он, — если рис, то доставать его не имеет смысла. Эк ее, баржу-то, садануло!
Приказчик оглядел бледные лица и сунул в руку Бредшо увесистый мешочек с золотом и расписку Даттама. В расписке значилось, что храм Шакуника должен купцу Клайду Ванвейлену — сорок тысяч ишевиков и купцу Сайласу Бредшо — тридцать тысяч ишевиков. И еще квиток, просто с цифрами: номера постоялых дворов, где можно будет поменять лошадей.
— Господин Даттам велел извиняться, — сказал приказчик, — но вы сами знаете. Ведь торговец как крапива: то полют ее, то кушают, то веревки вьют. Эх, если бы не убили экзарха…
Он умолк, разглядывая лица землян.
— Да вы не беспокойтесь, — сказал он. — Что вы такие бледные? Что он на вашем языке говорил? Так он со всяким на его языке говорит, двадцать лет назад забрели люди с собачьими головами, он и по-собачьи лаял. А насчет денег — господин Даттам посчитал все очень честно. Как проскачете границу — храм вам все отдаст. Вы еще увидите: с нами всех выгодней иметь дело. Обязательно возвращайтесь…
Земляне добрались до корабля в Козьем-Гребне поздно вечером.
Пилоты занялись предполетной подготовкой, чтобы не забивать мозгов посторонними мыслями.
— Через час взлетаем, — сказал Бредшо. — Поскорее, как велено.
Ванвейлен просматривал пленку с записью беседы на пристани. Просматривать было нечего: пленка была засвечена.
— Неважно, что засвечена, — закричал Стависски, — я все помню, ты слышал, что он сказал, что у меня дочка родилась?
— Ничего он про твою дочку не говорил, — изумился Хатчинсон, — а вот откуда он, сволочь, узнал, что Первая Галактическая обанкротилась, — это факт. Дались же мне ее акции…
— Он не говорил ни про какие акции, — мертвым голосом сказал Ванвейлен, — он сказал, что утопит баржу.
Все замолчали и переглянулись. Сцена как две капли воды напоминала историю о том, как они свалились на эту планету, — тогда каждый видел разное, а теперь каждый разное слышал…
— Он действительно говорил по-английски, — спросил Стависски, — или мне показалось?
— А приказчику тоже показалось? — рявкнул его напарник.
— Но приказчик не знает английского, — вздохнул Стависски. — Может, монах бормотал совершенную бессмыслицу, а приказчик решил, что это наш язык.
— Так, — сказал Ванвейлен, — получается, что мы явились сюда чудом и точно уж чудом убрались…
— Если эти чудеса опять начнутся при взлете? — зашипел Хатчинсон.
— Может, останемся? — предложил Бредшо.