Вейская империя (Том 1-5) - Страница 230

230

Выйдя от Андарза, господин Нан поспешил в Небесную Книгу, — главный архив ойкумены, в котором хранились сведения обо всех чиновниках ойкумены, бывших, настоящих и будущих. Впрочем, последние были записаны чернилами, невидимыми для смертных.

Нан запросил в архиве сведения о Теннака, Дие и Иммани, о покойном Ахсае, а также копию документов по делу об ограблении, которому секретарь Иммани подвергся в Козьем Лесу три месяца назад — эти документы должны уже были прийти в архив. Подумал и прибавил к ним сведения о молодом сыне Андарза, Астаке. После этого он отправил в управу записку одному из своих сыщиков: составить перечень харчевен, в которых бывал покойный Ахсай, и проследить за его вдовой, и выяснить у вдовы и знакомых, часто ли Ахсай встречал с Иммани. Холеный секретарь, с его манерой вихлять бедрами и строить глазки, был Нану очень неприятен. Он припоминал, что, вроде бы, этот секретарь был любовником брата Андарза, Савара. Савара убили варвары, и Андарз взял молодого чиновника к себе.

Вообще Нан не был уверен, что сегодня вечером он еще будет на свободе: ведь доклад его вызвал гнев господина Нарая, а со времени казни Руша в ойкумене арестовали более пяти тысяч человек.

Через час Дануш Моховик вышел из домика безутешной вдовы и заспешил вниз по улице. Подмышкой у него была квадратная корзинка для документов. Крышка корзинки была расписана целующимися фазанами. «Ой-ля-ля!» — думал плотник, — «почему бы господину Андарзу и вправду не купить нам домик?»

Дануш свернул на Песчаную улицу и обомлел. Вечереющая улица была пустынна; где-то бранились визгливые женские голоса, и из садовых печей доносились вкусные запахи. На пустой улице, у бровки колодца, сидел мальчик в синих атласных штанишках и шелковой курточке, глядел в колодец и плакал.

— Ты чего плачешь, — спросил косматый Дануш.

— Матушка моя, — сказал мальчик, — послала меня к знахарке и дала мне тридцать единорогов, я заблудился и хотел напиться, и вот — уронил кошелек в колодец.

Мальчишка, ясное дело, был из богатой семьи, — зашел не туда, и не видал никогда плоских колодцев.

«Достану-ка я этот кошелек, — подумал Дануш, — и отниму у него деньги».

Дануш Моховик снял штаны и куртку, положил на них корзинку с документами и полез в колодец. Он шарил в колодце довольно долго и наконец закричал:

— Не нахожу я твоего кошелька!

Ни звука в ответ.

Дануш Моховик повозился еще немного и вылез из колодца.

Мальчишки нигде не было. Штанов, куртки и корзинки с документами тоже нигде не было!

Ровно в три часа дня судья Радани из десятой управы, известный ворам и лавочникам просто как Десятый Судья, и его помощник Нан, явились к воротам Небесного Дворца. Там они покинули повозку, и пошли пешком, как и полагается всем чиновникам, не имеющим высшего ранга. Идти было далеко, и десятый судья, человек пожилой и шарообразный, весь вспотел.

Господин Нарай сидел в своем дворцовом кабинете, окруженный чиновниками и указами. Это был сухопарый чиновник в платье синего цвета, расшитом павлинами и павами, с желтоватыми глазами и редкими волосами, и было видно, что Бог меньше старался над его лицом, чем портной — над его платьем.

Подчиненным своим Нарай внушал трепет. Однажды мелкий чиновник заснул над указом. Чиновник проснулся, когда Нарай потряс его за плечо, и тут же умер от ужаса. Господин Шия, любимый помощник Нарая, угодил ему тем, что однажды Нарай отдал ему документ и забыл, а через три месяца вспомнил, — и тут же Шия вынул документ из папки. Господин Нарай был так бережлив, что единственной серьезной статьей расходов в доме были розги для слуг. Он держал перед кабинетом священных кур и всегда говорил: «Чиновник должен печься о бедняках, как курица о цыплятах.» Все мысли господина Нарая были направлены на благо государства и на искоренение зла. Господин Нарай говорил, что чиновники — это как кулак, полный мух: только разожми кулак, улетят; и ему не нравилось, что люди все разные, как носки на неряхе. За последние два месяца Нарай поднимался во мнении государя все выше и выше, и дело дошло уже до того, что инспекторы, посланные по провинциям, возвращались в столицу с поддельными документами и в чужом платье, из боязни выставленных Нараем застав, на которых отнимали подарки.

Нан и старый судья совершили перед любимцем государя восьмичленный поклон. Нарай посмотрел на чиновников и спросил:

— Вам известно, зачем я вас позвал, господин Нан?

— Отчет, который я составил, был полон ошибок.

— Каких? — спросил Нарай.

— Я не вижу в нем ошибок. Если бы я их видел, я бы их не сделал.

Приближенные всплеснули рукавами от такой наглости. Нарай пристально смотрел на молодого чиновника, почтительно склонившегося в поклоне.

— С некоторых пор, — сказал Нарай, — судья десятого округа стал предлагать мне отчеты, отличающиеся глубиной мысли и верностью суждений, и упорно выдавал их за свои, хотя я его два раза поймал на том, что он даже не помнит примеров мудрости, упомянутых в отчетах. Тогда я перестал хвалить отчеты, и жестоко разругал последний за допущенные ошибки, — он отперся от авторства и назвал ваше имя.

Нарай поднялся из-за стола. Чиновники и секретари замерли.

— Вы не сделали никаких ошибок, господин Нан.

Любимец государя внезапно повернулся и, взвизгнув, ткнул в судью пальцем:

— А вы? Могу ли я поверить, что судья, который присваивает себе отчеты подчиненных, удержится от того, чтобы не присвоить добро подсудимых?

230