Вейская империя (Том 1-5) - Страница 271

271

Иные привыкли к беззаконию и были грабители, но тот человек, к которому ходил Шаваш, наоборот, зажил мирной жизнью и имел лавку. Лавка была отписана на Андарза, и хозяин с его шестью рабочими очень беспокоился за судьбу лавки в случае ареста Андарза, и хозяйка его, баба дородная и языкастая, стояла посереди горницы, уперев руки в боки, и орала: «Кабы вы были не бабы, а мужчины, пришибли бы вы давно этого Нарая, и дело с концом».

Шаваш вернулся во дворец так тихо, что его никто не видел, и передал Теннаку ответ лавочника: «Ваш товар очень хорош, и я уже договорился с тремя стами покупателей, найдутся и другие.»

— Ходи тише, — сказал Шавашу Теннак, — потому что за тот товар, о котором идет речь, режут шею и продавцам, и покупателям, включая детей в утробе матери.

От Теннака Шаваш воротился в свою каморку, и сердце его упало: клеточка Дуни, была растоптана, шелковый платок, покрывавший ее, намок. Шаваш поднял платок: под бамбуковыми палочками лежало раздавленное тельце хомяка, и несколько палочек торчали из него, словно иглы из ежа: уж не было ли это наказанием за недавние мысли? Шаваш вынул Дуню и принялся гладить.

— Немедленно выкини эту гадость!

Шаваш поднял голову: над ним стоял секретарь Иммани.

— Это вы сделали? — сказал Шаваш.

Иммани отвесил мальчишке затрещину.

— А ну быстрей!

Шаваш утащил из кухни немного хвороста, разложил на каменном берегу пруда костерок и сжег на нем мертвого хомяка. Костер горел довольно долго. Шаваш сидел, не шевелясь. Солнце закатилось под землю, сквозь рваные облака замелькали звезды. Когда костер догорел и пепел остыл, Шаваш ссыпал пепел в мешочек и подвесил мешочек к локтю. Ему давно говорили, что такой мешочек будет хорошим талисманом.

На следующий день Шаваш застал государева наставника в белой беседке: тот сидел у окна и играл мелодию, от которой плачут боги и птицы.

— А, это ты, — сказал Андарз. И вдруг вспомнил: — А где твой хомячок?

— Его раздавили, — сказал Шаваш.

Шавашу показалось, что Андарз не слышал ответа. Вдруг, минут через пять, чиновник промолвил:

— Разве меня или тебя труднее раздавить, чем хомячка?

На следующий день Андарз собрался и уехал на покаяние в храм Идинны. Он взял с собой только Шаваша.

Вечером, в трактире, старый Мень сказал:

— Зря господин взял с собой этого щенка! Помнится, все несчастья начались с того самого дня, как он появился в доме.

— Точно, — согласился его племянник, служивший в дворовой кухне, как это можно, — ехать в монастырь и брать с собой мальчика для блуда! И опрокинул в рот кружку доброго пива.

— О ком это вы говорите? — поинтересовался человек, угощавший их пивом. Те рассказали, и человек, угощавший их пивом, остался очень доволен: это был шпион советника Нарая.

Надо сказать, что Андарз не доехал до храма, а застрял на полпути в кабаке. Там его, изрядно пьяного, и нашел Нан: несмотря на свое путешествие в мешке, молодой чиновник как-то втерся обратно в дом. Нан сел рядом с Андарзом и полюбопытствовал о причине паломничества. Андарз сказал:

— Мне приснился сон — меня позвали играть в Сто Полей с Парчовым Старцем.

— А на что же играли? — спросил Нан.

— На мою голову. Объяснили: если я проиграю, мне рубят голову, как проигравшему. А если выиграю, мне рубят голову как святотатцу, — обыграл, мол, самого бога.

— Да, — отозвался Нан, — но я вам советую выиграть. Все же это приятно — обыграть бога.

Следующей ночью Шаваш опять спал на лежанке в спальне Астака. Тот беспокойно ворочался из стороны в сторону. За окном звезды были посажены на верхушки деревьев, словно на кол.

— Что ты думаешь о рогатых варварах, — спросил Астак.

— Не знаю, — сказал Шаваш, — на рынке говорят, что у них рога вместо ушей, и свиные морды, и они питаются коноплей и пленными.

— Завтра отец посылает меня встречать варваров, — сказал Астак, — как ты думаешь, они не съедят меня?

— Вряд ли они станут есть людей под столицей, — возразил Шаваш, особенно если господин Андарз пошлет им много другой еды.

Юноша помолчал и сказал:

— Все равно Андарза скоро казнят.

— За что?

— Государь не казнит без дела.

— Нехорошо так говорить о своем отце.

— Он мне не отец, — сказал юноша.

— А кто же?

— Мою мать любило двое человек, господин Андарз и господин Идайя. Она вышла замуж за Идайю, и господин Идайя стал наместником Чахара. Вскоре после этого случился бунт Харсомы и Баршарга, и Андарз интригами объявил отца мятежником. Он подошел с войском к Чахару, и моего отца приволокли к нему со связанными руками, и поставили на колени перед палачом. Андарз казнил моего отца и взял себе мою мать, — а через пять месяцев родился я. Тогда, однако, вышел указ, уничтожать потомство мятежников, включая младенцев во чреве их жен, и Андарз, видя отчаяние женщины, подкупил цензоров, обманул государыню и зачислил младенца своим.

— А на самом деле, — спросил Шаваш, — этот Идайя не был изменником?

— Ну конечно он не был изменником, — разозлился юноша, — не могу же я быть сыном изменника!

Помолчал и сказал:

— Как ты думаешь, советник Нарай знает об этом?

Шаваш распластался на своей лежанке, едва дыша.

— Когда-нибудь, — сказал юноша, — он узнает об этом, и расскажет государю. И тогда государь казнит убийцу моего отца, как он казнил его брата, а мне возвратит имя и честь.

Эту ночь Шаваш долго ворочался на лежанке, не мог заснуть. Ему было страшно. За свои двенадцать лет он вынес немало бед, и мог бы вынести еще больше, — а то и вовсе давно расти где-нибудь подорожниками, — если бы не его проворство да еще, верно, особливая любовь богов: он им аккуратно откладывал двадцатую часть ворованного. Ну может, не двадцатую, а двадцать пятую… А что? Вот поймают, изувечат руку, — будешь знать, как жадничать.

271