— Знаешь нового судью десятой управы? — спросил банкир.
— Я не знаю, а пятки мои с ним знакомы, — со вздохом сообщил продавец, которого неделю назад по приказу Нана били двадцать раз по пяткам за совершеннейшие пустяки.
— Сегодня в полдень — сказал Айр-Незим, — молодой судья будет в часовне Исии-ратуфы, что у северного канала. Ваше дело — сделать так, чтобы он оттуда не вышел.
— А с чего это молодой судья пойдет в такое скверное место?
— Вы передадите ему, — сказал Айр-Незим, что один лесной человек хочет переговорить в часовне судьей относительно письма, которое тот разыскивает. Так и передадите: «Относительно письма».
Продавец повертел бумажки, данные ему Айр-Незимом, и сказал:
— Этот пирожок вам дешевле, чем за пять тысяч, никто не продаст.
На лице Айр-Незима выразилось возмущение:
— За такого маленького человека такие большие деньги!
Они немного поторговались, и сошлись на том, что пирожок, заказанный Айр-Незимом, стоит шесть тысяч.
«Вот ведь какое дело! — думал Айр-Незим через десять минут, наблюдая за разгрузкой баржи-губошлепа и рассеянно выслушивая причитания капитана через три дня этого человека будет убить легче, чем проглотить яйцо, а его, как назло, надо убить именно сегодня!»
К полудню следующего дня множество чиновников было осведомлено об убийстве жены Андарза, но мало кто поспешил лично выразить свое соболезнование. Большинство ограничилось подарками, а иные и подарков не прислали. Зато народ собрался под стенами дворца благожелательной толпой, — множество людей в столице не любило Нарая за ущерб, причиненный имуществу или пяткам, но эти люди были совершенно неорганизованы, и принуждены молчать под напором маленького, но агрессивного меньшинства. Кроме того, послезавтра был день Пяти Гусениц. В этот день Андарз, по обыкновению, выдавал каждому кварталу и цеху определенную сумму на угощение, и устраивал особую еду для всех, кто приходил к его дворцу. Теперь толпа тревожилась, — будет угощение или нет; прошел слух, что отпуском денег на угощение заведовал как раз убитый любовник женщины, и что люди советника Нарая опечатали все его бумаги; рассказывали также, что Андарз от горя превратился в белого журавля и улетел в Голубые Горы. Люди заволновались за судьбу Андарза и угощения. Им казалось, что неопытный журавль пропадет в диких горах. Больше всего их возмущало, что ни один из высших чиновников не решился нанести Андарзу визит соболезнования.
Поэтому, когда к полудню они увидели осуйского консула Айр-Незима и варварского короля Аннара, которые, в сопровождении слуг пробирались на конях между густой толпы, запрудившей площадь, они радостно закричали, а когда Аннар и Айр-Незим принялись кидать в толпу деньги, прямо-таки запрыгали от восторга.
Обоих гостей почтительно провели в библиотеку. Андарз сидел в глубоком кресле, укутанный до подбородка каким-то покрывалом с васильковой опушкой и золотыми кисточками по нижнему краю. Стены были затянуты мягкими гобеленами, и Андарз рассеянно смотрел на один из них, — на гобелене были вышиты маленькие домики столицы, и над ними, подпоясанный каналом, возвышались сверкающие стены государева дворца: серебряные гуси, охраняющие дворец, били на стене крыльями, и два маленьких бога в вышине разворачивали над дворцом свиток.
— Сколько народу, — сказал Айр-Незим, — сколько народу! Удивительная вещь — внимание народа. Оно преображает человека, как философский камень преображает металлы. Талант, если его знают тысячи, становится гением; предприниматель, если ему доверяют тысячи, становится миллионером, чиновник, если его обожают тысячи, может поменять местами небо и землю.
— Не беспокойтесь, — сказал Андарз, — эти люди волнуются не за меня, а за праздничное угощение.
— Огромная толпа, — покачал головой Айр-Незим. — Как бы в этой толпе после угощения не вспыхнул бунт!
— У меня нет денег на угощение, — коротко сказал Андарз, — государь передал мои чахарские земли Мнадесу, а рудники в Лахаре переданы наместнику Иниссы. Так что если бунт и будет, то не в мою пользу.
— Я могу ссудить вас деньгами на этакий праздник, — сказал Айр-Незим.
— Вы вряд ли допроситесь своих денег назад у моей отрезанной головы. И мне нечего продавать, кроме своего государства.
— Этот товар меня устроит, — сказал Айр-Незим.
Тут Андарз слегка приподнял брови и стал разглядывать своего собеседника.
— Дорогой консул, — ласково сказал Андарз, — вы забыли, где вы находитесь. Здесь вам не город Осуя, где ратуша стоит прямо посереди городской площади, для удобства народа, который имеет привычку выкидывать каждые четыре месяца магистратов из окошек. Поднять бунт в столице нетрудно, добиться чего-нибудь с его помощью — невозможно. Когда ворота дворца закрыты, даже таракан не пролезет внутрь.
И в доказательство справедливости своих слов Андарз указал на гобелен с изображением дворца и богов, разворачивающих над дворцом свиток.
— И наружу! — вскричал Айр-Незим, — и наружу! Вы не можете себе представить, господин Андарз, — как жутко мне было на этой злосчастной аудиенции: пока я не выскочил из ворот, я только и думал: «Сейчас нагонят! Сейчас арестуют!» И я очень хорошо себе представил, какая это страшная западня — дворец! Ведь мы, торговцы, не отличаемся храбростью. Ох, я даже собирался от испуга утопиться в ближайшем фонтане.
И Рай Адан растопырил рукава и замахал ими так, что король Аннар, глядевший на него с недоумением, не мог удержаться от смеха.