«Он хочет устранить всех, кто способен управлять империей, а не только ее продавать, — вдруг подумал Андарз, — а меня он хочет оставить, я его устраиваю».
— Хорошо, — сказал Андарз, — я согласен.
Через полчаса, под восторженные крики толпы, из дома Андарза на палевой лошади выехал секретарь Теннак. Он подъехал к красному лаковому столбу для объявлений, и прямо поверх нового указа советника Нарая о запрете группировок, клик и больших семей, наклеил извещение господина Андарза: императорский наставник Андарз угощал народ в день Десяти Гусениц.
В это время Шаваш, взъерошенный и немытый, сидел в комнатке Таси, у окна, и, подперев кулачками щеки, глядел на улицу. Свежее, пряное солнце рассыпалось о репчатые луковках веселых флигелей, утопающих в зелени, утренние торговки стучались в двери с рыбой и зеленью, и через реку победно изгибался мост, с черно-красной, как гусеница-пожарник, крышей, с ослепительно сверкающими на солнце красными лаковыми столбами, и трепещущими зонтиками лоточников, чистящих перышки в ожидании первой публики.
Дверь отворилась, и вошла Тася с двумя кадушечками воды: от кадушечек пахнуло жаром, и пар вился над них горлышком.
— Ну и влип я, — сказал Шаваш.
— Да, — сказала Тася, выливая воду в большой медный таз, — точно влип. Андарзу скоро отрубят голову.
— Ничего ему не отрубят голову, — сказал Шаваш, — это он отрубит голову Нараю.
Тася изумилась и сказала:
— Это хорошо.
— Ничего хорошего, — вздохнул Шаваш, — потому что как только Андарза арестуют, Айр-Незим поднимет в городе бунт, а варвары в это время залезут во дворец по подземному ходу. И после этого Айр-Незим положит в ихний банк одну половинку страны, а варвары разграбят другую половинку, а Андарзу они разрешат воровать все, что осталось.
— Откуда ты это узнал? — изумилась девица Тася.
— Это не я узнал, — сказал Шаваш, — случайно это узнал господин Нан, а я был в это время неподалеку.
— Вряд ли господин Нан допустит такую вещь, — сказала Тася, наверное, он уже у Нарая.
— Нет, — сказал Шаваш, — господин Нан по уши запутан в осуйских взятках. Он делал дела еще почище, чем покойник Ахсай, только осторожней был. Если он донесет на Айр-Незима, он поедет на тот свет в одной с ним лодке. Этим людям все равно, что будет с государством, им бы лишь голова была цела и карман полон. Скорее всего Айр-Незим даст ему тысяч пятьдесят, да и возьмет в приспешники.
Шаваш вздохнул и добавил:
— Если бы мне дали тысяч пятьдесят, я бы тоже на многое согласился.
— А Андарз об этом знает?
Шаваш покрутил головой в знак неосведомленности.
— Может быть, — предложила Тася, — рассказать все господину Андарзу? Наверняка ему будет неприятно, если он узнает, что варвары хотят схватить государя и разграбить город.
— Нет, — отказался Шаваш, — Андарза такие соображения не всегда занимают. Неделю назад он ездил во храм молиться, «Наверное, господин Андарз молился о спасении государства» — говорит государю Ишнайя, а Андарз, живо обернувшись: «Ничуть, у меня болели зубы». Так что Андарза в этом деле взволнует только то, что он сможет отрубить головы Нараю и еще кое-кому, а сколько при этом голов отрубят варвары, его не очень-то заинтересует.
Тут Тася с шумом вылила воду в кадушечку для купания.
— Нет, — сказал Шаваш, — тут надо рассказать все другому человеку. Дай-ка мне, Тася, ту бумагу, что у тебя в коробке для притираний.
Тася пошла за бумагой, а когда она вернулась, Шаваш уже фыркал в окутанной паром кадушечке, и лил себе на головы дымящийся кувшин. Выкупавшись и обсохнув, он переоделся в подобающее ему, как слуге Андарза, платье: в бархатные штанишки василькового цвета, и такого же цвета курточку с кружевом у воротника и серебряной вышивкой у рукавов. На ноги он одел мягкие, плетеные из полосок замши туфли, а на голову, — черную шапочку, из-под которой выбивались золотистые, чуть вьющиеся волосы мальчишки.
Сунул бумагу за пазуху — и был таков.
Утро только начиналось: румяный пекарь выставлял на окне свежие лепешки с отпечатанной на них печатью, свидетельствующей о государственной лицензии, — мясник поддувал козу, чтобы содрать с нее шкуру, и чернокнижник в дырявом халате громко извещал улицу, что он всего за два медяка готов наведаться на небо и произвести исправления в книге судьбы.
Напротив кукольник раскладывал свой кожаный помост.
— Господин Андарз затеял заговор против государя, — говорил кукольник стекавшейся толпа, — его жена об этом узнала, и он ее убил. Ничего, все это дойдет до государя!
Никто из зрителей не возражал — у кукольника были прыгающие глаза казенного соглядатая.
— А, — раздалось над ухом Шаваша, — вот ты-то мне и нужен!
Шаваш оглянулся: Справа от него стоял лаковый столб для объявлений, и поверх казенного указа Нарая, о ношении бирок, висело известие о завтрашнем угощении, устраиваемом господином Андарзом. За столбом, радостно дивясь на объявление, стоял разбойник Свиной Зуб, который так нехорошо обошелся с Шавашем.
— Ты-то мне и нужен, — продолжал Свиной Зуб, зацепив Шаваша лапой и радостно скалясь, — ты ведь знаешь судью Десятой Управы, Нана. Иди к нему и передай, что один лесной человек хочет переговорить с судьей относительно письма, которое тот разыскивает. Этот человек ждет его в полдень в часовне Исии-ратуфы, у северного канала. Так и передай: «Относительно письма».
— Хорошо, — сказал Шаваш и побежал к десятой управе.