Уже выходя на улицу, Шаваш услышал писк и затем — шлепок упавшего на земляной пол тела; стражник вернулся через минуту. Шаваш дернулся углом рта: эта часть указаний начальника была ему не по душе. Однако строго-настрого было велено, чтоб об аресте мятежника никто не знал.
Нан вернулся в управу с парадного крыльца, как раз когда Кархтара вносили с заднего хода в гостевые покои, где не было чужих глаз. Кархтара вытряхнули из мешка прямо на пол, и Нан тут же погнал из кабинета всех, в том числе и Шаваша. Он лишь поинтересовался, убил ли кого-нибудь Кархтар. «Только Тайгета», — нехорошо улыбнувшись, ответил Шаваш.
На прощанье Нан сказал Шавашу:
— Скоро в управу пожалует управляющий Айцара, Митак, и сорок отборных конников. Конникам скажи, что предстоит серьезное дело, и вели сварить рис и мясную разварку. В разварку положишь сонный порошок. Управляющего допросишь сам.
Шаваш помолчал и осведомился, чего Айцар хочет.
— Он хочет, — ответил Нан, — под предлогом заговора истребить тех командиров, которые не хотят встать на его сторону! Этот негодяй покупает у горцев зерно, награбленное по его приказу, и осмеливается при этом обвинять в связях с горцами своего племянника!
Оставшись один, Нан наклонился над Кархтаром. Тот лежал неловко, как и полагается лежать людям со связанными сзади руками, запрокинув голову и всхрипывая. Из-под разорванного ворота рубахи вылезал крученый трехцветный шнурок. Нан потянул за шнурок — на его руку легла «сумочка со счастьем».
Заправляя сумочку обратно за ворот, Нан с брезгливостью заметил на своих руках кровь. Он снял кувшин, предусмотрительно поставленный на полке рядом с судьей Бужвой, ополоснул руки над серебряной лоханью в углу и остаток воды плеснул Кархтару в лицо.
Тот полежал некоторое время смирно, потом залупал глазами, завертел головой и наконец уставился прямо в глаза Нану. Ничего хорошего в его взгляде не было. Кархтар привалился к стене, попытался покрутить руками, но это у него получилось плохо.
— Если не будешь драться, развяжу руки, — сказал Нан.
Кархтар шумно задышал и откашлялся.
— Обязательно буду.
Инспектор пожал плечами.
— Тебе виднее.
— И говорить я ничего не буду. Поймали так поймали. Твое счастье, инспектор, тебе повышение, и мне повышение, — Кархтар засмеялся, — тебе чином, мне виселицей, Так?
Нан сидел, откинувшись на подушки, и рассеянно смотрел на привалившегося к стене человека. Человека, который всю жизнь мечтал попасть в руководители всамделишного восстания и теперь пытался говорить с государственным чиновником так же, как в книгах в старину говорили Баттавет и Нуш, и справедливый разбойник Кумли. С народом, это, наверное, получалось неплохо, потому что народ тоже считал, что так и следует говорить. Но здесь, в казенном уюте, это звучало немножко нелепо: потому уже, что Кархтар слишком явно привык обращаться к собеседнику на «вы».
Кархтар нервно дернулся и проговорил:
— А если бы ты попался мне в руки, я бы тебя даже вешать не стал. Нет! Или только в самом конце. Ты хороший инспектор. А вот Тайгет плохой гадатель: тут и без всякого ясновидения дойти можно, что он долго не проживет.
— Тайгет уже убит, — сообщил Нан. — Твоим ножом.
Кархтар изумился.
— Право же! Доблестный столичный инспектор поймал главного бунтовщика и убийцу городского судьи. Зачем же еще делать из меня убийцу какого-то вонючего Тайгета?
— Ну, во-первых, судья был убит одним из находившихся рядом чиновников, а вовсе не из толпы… — Нан приостановился: Кархтар побледнел, и глаза его разбежались.
— Но мы, — начал он и остановился.
— Убили невиновного. Это бывает. Убитый ведь, если не ошибаюсь, был из длинных хлебов и настраивал народ против вас?
— Он был шпионом наместника! Он не был невиновен! Если бы ему приказали убить судью, он бы его убил.
— А когда вы придете к власти, — поинтересовался Нан, — то так и продолжите карать по принципу «если бы»? Что с вами? Вам плохо?
Кархтар и в самом деле побледнел и дернулся, как будто хотел закрыть лицо руками. Но руки были связаны за спиной.
— Тайгетово пойло… — неопределенно произнес Кархтар. — Но мне сказали, что он во всем признался. Я бы иначе…
Нан хотел было поздравить своих коллег при Кархтаре, столь рано догадавшихся, что признание — царица доказательств, но вовремя остановился: Кархтар мог поздравить его с тем же.
— А ведь я бы бунтовщиком тебя не назвал, — внезапно сказал он вместо этого.
— Вот как? — Кархтар был оскорблен.
— Толпа вряд ли бы за тобой последовала, кричи ты о злоупотреблениях, скажем, господина аравана. — Нан сделал паузу, но Кархтар забыл справиться, чем это господин араван лучше других чиновников. Да и вообще люди зарятся на чужие амбары, когда не имеют своих собственных. Так что главным бунтовщиком была нищета.
— Поздравляю с тщательным изучением доносов, господин инспектор, Кархтар уже вполне оправился, — только доносчики чуть-чуть переврали: я говорил, что причина бунта — не голодный, который отнимает хлеб у чиновника, а чиновник, который отнимает хлеб у голодного.
Нан пожал плечами.
— Не будем спорить об авторстве цитаты, принадлежащей анонимному автору «Ширванчайского восстания».
— Ого! Сразу видно, что доносы пишут люди образованные, не то что голь безъязыкая, которая поднимает бунты.
— Тебе не нравятся те, кто пытается водворить правду путем доносов, мне не нравятся те, кто пытается водворить правду путем убийств.