Вейская империя (Том 1-5) - Страница 40

Неревен наморщил лобик:

— Тогда, пожалуй, они дружны между собой, — сказал он.

— Иди, поговори с ними, — сказал Арфарра.

— А о чем?

— Да ни о чем. Если ты не знаешь человека, говори с ним ни о чем, и он сам начнет говорить о самом важном, — промолвил Арфарра.

Неревен отыскал Ванвейлена близ конюшен. Заморский торговец сидел у огромного восьмиугольного костра вместе с конюхами и дружинниками, жадно жевали баранину, завернутую в лепешки, и смеялись.

Неревен подошел к костру.

— А кто это такой тощий? — спросили справа по-аломски.

— А это раб королевского чародея.

Неревен возразил:

— В ойкумене нет рабов, я не раб, я — ученик.

— А почему кольцо рабье на руке?

У варваров железные кольца на левой руке были у рабов, и послушники храма обычно колец не носили, но Неревен знал, что учителю приятно, когда не нарушают традиции, и не снимал кольца.

— Да дайте вы ему поесть, — сказал нежно один из королевских конюхов. — Хозяин его, что ли, совсем не кормит.

Неревен прислушивался. Конюх возбужденно рассказывал, как сегодня Арфарра ездил с мангустой к Небесному Кузнецу:

— Конь его бежал быстрее ветра, а потом перекинулся орлом и полетел в небо…

Неревен вздохнул. Конюх уже, конечно, рассказывал, не про то, что было видно в дыму, а про то, что было нарисовано на стенах. И даже в зале он, судя по всему, не был. Потому что если бы он сам видел рисунки, он бы говорил не «конь бежал быстро», а «восьминогий конь». И не «конь обернулся птицей», а «с одной стороны то был конь, а с другой — птица».

Неревен глядел искоса на заморского стрелка, Ванвейлена. Тот слушал рассказчика. Лицо — как протухшего угря съел.

— А вы, господин, чего видели? — тихо спросил он.

— Ничего, — буркнул Ванвейлен.

— Ну, хоть небо-то видели? Какое оно?

— Никакое. Черное. И не видел я никаких чудес….

Неревен даже поперхнулся! Он и сам, пожалуй, знает наяву, что небо черное, потому что так учитель говорит. Но это что ж за черная душа увидит черное небо во сне?

— Правильно, сударь, говорите, — заметил сбоку пожилой лучник. — На небо лазить — это и деревенский колдун умеет. А королевский советник… У нас перед битвой в Шаддуне кончились стрелы. Так Арфарра велел принести соломы, помолился, набрал в рот воды, попрыскал на солому, и к утру было сорок тысяч штук.

— Эка врет! — сказал кто-то и засмеялся.

Неревен внимательно вгляделся: смеялся коренастый плотный дружинник. Потертый его боевой кафтан был расстегнут, и поверх ворота висело ожерелье из человечьих зубов: не один зуб, где-нибудь в укромном месте, а прямо как воротник. Шлем дружинник привесил на шнурках через плечо, и защитные пластины и гребень были белые-белые: из дружины Кукушонка. Волосы у него были совсем короткие. Раньше аломы стригли волосы, только если убьют кого-то, и Кукушонок любил, чтобы его дружинники делали, как раньше.

— Я сам был в Шаддуне, — обиженно сказал дружинник, — и никакого колдовства там не было. Просто королю донесли, что советник похваляется: могу, мол, за одну ночь добыть двадцать тысяч стрел. Король призвал советника и говорит ему: «Так добудь!» Тот на это: «Дайте мне соломенные тюки и лодки на целую ночь». Хорошо, дали ему и то и другое. Так что он сделал? Обвязал борта лодок тюками, вывел их на середину реки, прямо напротив вражеского лагеря, и велел бить в колотушки и кричать. Ночь была темная и спокойная, в лагере герцога решили, что королевские войска переправляются через реку, и стали стрелять. Утыкали солому стрелами, как репьями… Но где же тут колдовство?

— А погода нужная по-твоему, сама собой сделалась? — насмешливо возразили скептику. — Сама собой и каша не варится…

— Все равно — чародей…

— Махнул мечом — и сшиб герцогский замок…

— Скачет на железной лошади…

— Ну и что? У короля Ятуна тоже железная лошадь была: так вынули затычку и убили….

— Давайте я расскажу, — вмешался Неревен.

А Неревен многое мог рассказать!

Однажды король явился в замок графа Нойона, а Нойон еще на его отца имел зуб. В нижних палатах уже наточили оружие и ждали ночи.

Тогда Арфарра, словно забавляя хозяев, взял листок бумаги и одним движением кисти изобразил на нем тигра. Махнул рукавом — тигр ожил и спрыгнул с листа. Хозяин было бросился на него с мечом, но Арфарра засмеялся и остановил его: путники устали, хотят спать и часовых ставить не будут: пусть их охраняет этот тигр.

Другой раз король во время охоты заблудился в лесу, и еда кончилась. Арфарра вытряхнул из рукава финиковую косточку и бросил ее в землю. Пальма выросла быстро, немного не до небес, расцвела и созрела ячменными лепешками.

— Ой, как мы наелись! — сказал Неревен, грустно вздохнув (лепешки тогда пахли домом, — в точности как мать пекла, далеким домом за стеклянными горами). — Взять-то с собой ничего было нельзя, как на поминках.

— Да, запастись нельзя, — засмеялся кто-то сзади. — И продать тоже нельзя. Так?

Неревен оглянулся. Говорил Ванвейлен, говорил и смотрел неприязненно, как жрец на зерно, нетронутое священным хомяком, расстройство в мироздании. Торговец полез за пазуху и достал оттуда золотой ишевик. Неревен стиснул зубы. Он по опыту знал: если здесь человек держит золотой в руках, то его слушают так, словно он казенный указ читает.

— Вот, — сказал Ванвейлен, — я, к примеру, крестьянин. Я беру золотой, покупаю семена, лошадь и плуг. Пашу, бороню, сею ячмень, собираю урожай, продаю его. Получаю два золотых. Или, к примеру, я пекарь. Покупаю зерно, мелю, замешиваю тесто, ставлю его в печь, пеку лепешки. Продаю их, получаю четыре золотых. Или, к примеру, я торговец. Я знаю, что вскоре будет большая ярмарка, покупаю у пекаря лепешки, везу их на свой страх и риск по дурной дороге. Продаю их, получаю шесть золотых.