— Теперь идут подавать доклад небу, в храм яшмового аравана, — это, кстати, почти по пути. Кто-то распустил слух, что сегодня яшмовый араван выдаст зерно.
Радун вспомнил, что по провинции опять бродит воскресший Арфарра и сказал:
— Вряд ли народ будет сыт, если вместо того, чтобы трудиться в поле, начнет подавать доклады побирушкам.
Покачался в седле и прибавил:
— Стыдно просвещенному чиновнику верить в воскресшего мертвеца. Я лично поверю в это не раньше, чем когда живой человек покажет мне свидетельство о погребении, выданное по всей форме.
Радун был человек смирный и верный долгу, и всегда верил бумагам. Спутник возразил:
— Я родом из Горного Варнарайна. У нас считается, что у человека пять возрастов: ребенок, юноша, взрослый, старик и мертвец, и я не вижу, чем пятый возраст хуже прочих.
Тут на собеседников пахнуло холодом — караван проезжал мимо старого храма. Полуразрушенная стена его заросла по самые брови повиликой и горным виноградом, а поверх свисали сучья вишен и тополей, и сквозь всю эту мокрую зелень на живых караванщиков глядели статуи сотрудников подземного царства, с лицами, черными вверху и зелеными внизу. Волосы у них были жесткие, как иглы дикобраза, а глаза горели, как масляные плошки. У старших служителей было по четыре руки, и в двух руках у них были серебряные крючья, которыми тащат грешников ад, а в других — дубины с медными шипами и плетки с волчьими мордами, о девяти хвостах и сорока когтях. В точно такое платье Радун и сам наряжался на новогодний праздник, но сейчас ему было как-то не до смеха.
Солнце забежало за тучу, налетел порыв ветра, листва заволновалась, и статуи со скрипом стали поворачиваться на своих деревянных шарнирах. Радун сразу представил, как его тащат в ад серебряными крючьями, за травку «волчью метелку», и ему стало совсем не по себе. Он взмолился: «Великий Бужва, что же мне делать! Если я донесу, ты осудишь меня за жалобы на начальство, а если не донесу, ты осудишь меня за торговлю наркотиками».
И вдруг в лесу раздался вой. Один из стражников побледнел и воскликнул:
— Клянусь божьим зобом, это выли не в лесу, а вон та морда, зеленая, вверху справа!
Радуну стало совсем не по себе. Весь ужас его положения относительно загробного мира живо представился ему. А его спутник, несмотря на свои заверения, видимо побледнел и внезапно вынул из-за пояса большой нож с костяной ручкой и лезвием в форме широкого акульего плавника. Тут один из служителей подземного царства вытянул крюк и схватил Радуна за плащ. Радун вскрикнул и полоснул по крюку мечом, — но как только он по нему ударил, крюк превратился в простую обрубленную ветку.
Спутник Радуна засмеялся и сказал:
— Осторожней, почтеннейший! Этак вы заденете моего дядюшку!
Радун взглянул в лицо незнакомцу, и ему показалось, что у него зеленое лицо, а от коня пахнет старым трупом. Нервы у Радуна не выдержали. Он схватил с седла веревочную петлю и метнул ее в незнакомца. Тот захрипел и повалился с коня, и в ту же минуту двое ярыжек навалились на него и разложили на земле.
— Эй, — закричал спутник, — что это значит?
— Сударь, — сказал Радун, кланяясь, — извините за беспокойство, но нельзя ли посмотреть на ваши документы?
Незнакомец лежал на спине и отчаянно брыкался.
— Что за недоверие? — возразил он обиженно.
— Я видел, — ответил Радун, — как вы вчера крались к мешкам. И если вы разбойник, мне придется забрать у вас ваш нож и повесить вас на этом вот ясене. А если вы лазутчик наместника, я почту за честь подарить вам один из этих мешков, но попрошу расписаться в его получении.
— Я не вор и не лазутчик, — сказал лазутчик, — и мне не надо твоего золота.
— Сударь, — усмехнулся Радун, — в наше время золота не надо только служителям подземного Бужвы, а всем живым без золота никак нельзя.
Тут один из чиновников, без церемонии, сунулся Киссуру в нагрудный карман, вытащил оттуда бумагу, развернул…
— Чур меня! — завопил он, — это свидетельство о погребении!
— Догадался, урод! — завопил незнакомец. Тут же он схватил одного из повисших на нем стражников, споро, как волк — болонку, покрутил им в воздухе и с необыкновенной легкостью швырнул на дорогу, а другому стражнику поддал ногой в живот, так что тот шваркнулся прямо о храмовую стену. Стена затрещала и пошла ломаться. Караванщики дико вскрикнули. Статуи служителей соскакивали со своих шарников. Самые рассохшиеся покатились вниз, под колеса возов, а иные тронули расписных лошадей и выехали на дорогу. У них были лица, черные вверху и зеленые внизу. Волосы на их голове были жесткие, как иглы дикобраза, а глаза горели, как масляные плошки. В руках у них были серебряные крючья, которым таскают души в ад, а плетки с волчьими мордами о девяти хвостах и сорока когтях. Дикий вой подняли волчьи морды на плетках, и от этого воя позади и впереди каравана стали падать деревья.
— Эй, — сказал один из подземных стражников, тыча пальцем в Радунова спутника, — опять этот мерзавец спихнул с гроба крышку! А ну — марш на место! Тоже мне, шастает среди людей!
— Господин Десятый, — бойко возразил незнакомец, — я шастаю среди людей, так как их вопли разрывают мне сердце! Крестьяне голодают, а эти люди везут зерно в столицу, потому что в столице оно дороже! А ведь сегодня к нам из деревне придут с докладом о вспомоществовании! А мы? Вы посмотрите на себя, господин Десятый, какой у вас вид! Ваша левая нога совсем подгнила, и никто не срубит для вас новой! Разве народ срубит вам новую ногу, если вы будете холодны к его молитвам? Если мы не дадим крестьянам зерна, то совсем захиреем без жертв! Народ перестанет почитать великого Бужву, падут устои, вспыхнут бунты! Надо отобрать ворованное зерно и удовлетворить им народ!