Тут только Сият-Даш посерел, упал инспектору в ноги и завопил:
— Виноват! За свои прегрешения заслуживаю казни!
— Первый министр, — холодно продолжал Шаваш — поощряет земледелие и торговлю, уважает предприимчивость и честность, возвышает добрых и карает злых. Вы же, пользуясь служебным положением, бесстыдно вымогали взятки, издевались над подданными государя, разрушали суть его политики… Я хотел терпеть, — но это переполнило мое терпение!
И, вынув из рукава тяжелый сверток, который Сият-Даш вручил ему при встрече у подножия холма, молодой инспектор швырнул взятку прямо в лицо начальнику Белоснежного округа. Золотые монеты раскатились по лужайке. Сият-Даш наклонился было за золотом, но Шаваш прокричал страшным голосом:
— Наказать негодяя немедленно!
Все произошло настолько быстро, что пьяный Сият-Даш, по правде говоря, не успел даже связать страшных слов Шаваша со всем безобразием, что происходило в управе, с яшмовым араваном и прочими вещами, — а если б успел, все равно Шаваш не дал бы ему вымолвить ни слова.
Два стражника бросились из темноты на Сият-Даша, сунули ему в рот деревянную грушу и сорвали ворот кафтана. Миг — и преступника, связанного, бросили на колоду. Миг, — и отрубленная голова покатилась по лужайке, где веселый и довольный Сият-Даш плясал только что…
Чиновники стояли, как громом пораженные.
Шаваш подошел к судье и положил руку ему на плечо.
— Господин Кеш, — сказал он, — вы в расцвете сил и полны желания служить народу. Властью, данной мне государем, я назначаю вас главой Белоснежного округа.
Через десять минут новый глава округа, смертельно бледный, сидя бок о бок с инспектором, прошептал:
— Великий Вей! Я думал, первый министр…
— Я читал вашу записку о деятельности первого министра, — лукаво усмехнувшись, перебил его Шаваш, а потом вдруг замолк. Минуты две он разглядывал праздничный стол, а потом уронил голову на руки, и, вздохнув, промолвил:
— Боги свидетели, — я не хотел самочинно казнить этого человека! Но что было б, если б я его арестовал и повез в столицу? Он дважды попадал в тюрьму за дьявольские преступления, и дважды выходил из нее благодаря взяткам… Нет, тот, кто рубит голову дракона, должен действовать мечом, а не пилой!
Пробило уже последнюю ночную стражу, когда Шаваш, валившийся с ног от усталости, вошел во флигель к отцу Адушу. Тот, закончив описи, складывал в ящик пронумерованные реторты. Шаваш взял кувшин со шербетом и стал лить его себе в рот.
— Хорошенькая ночь, — наконец сказал Шаваш.
— Надо было, — сказал отец Адуш, — подвесить эту крысу на стенке. Повисела бы — и все рассказала…
Он имел в виду яшмового аравана.
— Это большая ошибка, — возразил Шаваш, — пытать человека, если не знаешь заранее, что он должен тебе рассказать. — И безо всякой связи добавил:
— Этот господин Кеш — очень достойный человек. Это видно по доносу. У него немножко неудачно сложилась судьба, но покупать стоит лишь того, кто не продается с первого раза.
Некоторое время отец Адуш занимался бумагами. Внезапно он спросил:
— А что это было нужно племяннику аравана Фрасака? Чего он тут выглядывал?
Шаваш опять пил шербет.
— Араван Фрасак не нашел ничего лучше, как найти и арестовать настоящего Арфарру. Представляете — он, оказывается, еще жив. Был, во всяком случае.
Шаваш подумал и прибавил:
— Даже чего-то сочинял в своей избушке, опять, наверное, как исправить государство, — вынул из рукава мятый лист и протянул Адушу.
Адуш просмотрел лист и пожал плечами.
— Это что-то другое, — сказал он, — вряд ли Арфарра станет сочинять такой проект на варварском языке.
Шаваш взял бумагу обратно и стал глядеть на нее поверх кувшина со шербетом. Действительно, лист был исписан по-аломски и заполнен едва ли на треть, свежие чернила так и блестели…
Шаваш чуть не выронил кувшин.
Аломы, как и большинство варваров, пользовалось алфавитом империи, и, хотя молодой чиновник и не мог читать по-аломски, он различил — раз, другой, и третий — на едва наполовину исписанном листе сочетание букв Ванвейлен. Ванвейлен! Четверть века назад! Тогда, когда Арфарра был араваном Варнарайна! Ванвейлен — то самое имя, которое назвал спящий наверху лазутчик! Черт побери, если Арфарра что-то знает о людях со звезд, и если они за это погубили Арфарру так же, как храм Шакуника…
Через десять минут Шаваш, в сопровождении трех охранников, вылетел из ворот управы и помчался по ночной дороге вниз. Три часа назад он сам, собственным проклятым ртом, велел убить Арфарру. Этот исполнительный племянник! Великий Вей! Успеет или нет?!
Киссур вернулся поздно, через подземный ход.
— Советник!
Никого. Снег во дворе затоптан. В комнатах — книги вверх корешками. Волк страшно завыл. Киссур кинулся за укладкой — нету!
Киссур оглядел себя. На нем были синие штаны и синяя куртка, перевязанная конопляной веревкой. На ногах — чулки и пеньковые башмаки. Киссур сунул в рукав кинжал с рукоятью в форме трехгранной шишки. Поднял с земляного пола и положил в заплечный мешок затоптанную ячменную лепешку, собрал и положил туда же мясо из опрокинутого котелка. Он слазил в погреб и достал из потайного места некоторое количество денег. Встряхнулся, помолился дверному косяку и побежал по следу вниз, так быстро, что в ушах заложило от перепада высот.
В ближней деревне Киссур украл лошадь и поскакал по следу парчовых курток. Лошадь была скверная, с мокрым хвостом и ослиными ушами. Утром второго дня на нее позарился какой-то разбойник. После этого Киссур пересел на лошадь разбойника и еще взял себе его шапку из красного шелка, сплошь обшитую самшитовыми колечками. Это была красивая и приметная вещь. Кафтана Киссур брать не стал, потому что кафтан стал грязный и с дыркой.