Хаммар улыбнулся и подумал: «Хорошо, что Сайлас Бредшо уехал и не будет завтра на суде, потому что он совсем не походит на колдуна. А о Клайде Ванвейлене, который будет вместо него, всем ясно, что он колдун, потому что иначе он не посмел бы стрелять в птицу». А вслух Хаммар сказал:
— Две недели назад в Золотом Улье была подписана бумага: пусть-де на Весеннем Совете король принесет вассальную клятву Кречетам. Глупая бумага! Если вы, однако, откажетесь от прав на Мертвый Город, то речи о покушении на государя завтра не будет.
Тут Киссур Кречет поглядел вокруг, на серединную залу и широкий двор за цветными стеклами.
Замок был еще молодой и незаконнорожденный, и во дворе стояло за серебряной решеткой родильное деревце Марбода.
И Киссур подумал, что теперь из-за Кукушонка и замок снесут, и земли отберут, и сам Киссур станет изгнанником. А Киссур был человек домовитый, продавал Даттаму много шерсти.
А Хаммар Кобчик поглядел на деревце по дворе вслед за Киссуром, улыбнулся и сказал:
— А наверное, старая женщина предсказала правильно.
Это он говорил к тому, что если срубить родильное дерево и отказаться от Марбода, то завтра объявят вне закона одного Кукушонка, а род тут будет не при чем.
Киссур Ятун поглядел на Хаммара Кобчика и подумал: «Арфарра послал ко мне моего кровника нарочно, чтобы я с ним не согласился». Улыбнулся и сказал:
— Брат мой знал, что, если бы сегодня он явился в замок, я бы никогда его не отдал и не выгнал. Он, однако, пропал, не желая стеснять моего решения. Так могу ли я отказаться от брата? — Помолчал и добавил: Посмотрим, что решит суд.
Все одобрили это решение, потому что уклониться от суда, — ничуть не лучше, чем уклониться от поединка. Другое дело — не подчиняться решению суда.
Король вернулся из храма в ужасе. Пришел в комнату с круглыми и квадратными богами; советник там так и сидел. Он все видел в зеркале.
Советник сказал: «Это только одна из душ». И что же? Марбод был жив, а родовой его меч — перешиблен после того, как король разбил шар.
Без колдовства это было сделать нельзя; по рассказам очевидцев, торговец дрался много хуже Марбода. Марбод рубил и сплеча, и сбоку, и крест-накрест, и «зимней ромашкой», и «тремя крестами», и «дубовым листом» — забавлялся, а последний его прием — «блеск росы в лунную ночь» — никогда его еще не подводил.
Чужеземец поклялся, что его меч — без колдовства. Приходилось верить. Бывают обманщики, выдающие себя за колдунов, но не бывает колдунов, отрицающих свою силу.
Да! Много душ у человека, все сразу не извести, и в короле сейчас тоже спорили две души; одна сожалела, что Марбод остался в живых, а другая сожалела, что король запятнал свою честь чародейством.
— Марбод Кукушонок, — сказал Арфарра-советник, — это язва на теле королевства. Завтра Кречеты могут выбирать: или отказаться от Кукушонка, или отказаться от прав на Мертвый Город, или остаться вне закона.
Плечо короля ныло и пахло травяным настоем, и если бы не щит Хаммара Кобчика…
— Марбод Кукушонок, — сказал король, — швырнул в меня настоящей секирой, а я хотел убить его колдовством. Где была моя честь!
— Короли, — насмешливо сказал советник, — заботятся о своей чести, а государи — заботятся о государстве. И честь ваша, конечно, требует, чтобы о сегодняшнем поединке и завтрашнем суде не пели плохой песни, а интересы государства требуют, чтоб государей не стреляли, как перепелок на охоте.
Узлы и круги! Ползли по стенам разноцветные узлы и круги; никакие это не боги, а те узлы и удавки, которыми вяжут души и лихорадки. Ибо о богах неизвестно, существуют они или нет, а колдуны существуют точно, и предвидят будущее, и советник предвидел и связал хрустальным шаром — самым простым из узлов…
Король сощурился:
— А знаете, о чем сегодня говорил с моей матерью господин Даттам? О том, что экзарх Варнарайна, Харсома, сватается к моей сестре.
Советник чуть вздрогнул. Кому неизвестно, что экзарх Харсома, после пятнадцати лет дружбы, велел сжечь советника с домом и домочадцами? Советник натянуто улыбнулся и сказал:
— Воля государя — закон.
— Что значит, — закон?
— Когда воля государя является законом, государство становится всемогущим.
— Ах, советник, советник! Вы всегда твердите приятные вещи, и позавчера вы принесли мне этот кодекс Золотого Государя, где сказано, что во всемогущем государстве нет ни бедных, склонных к бунтам, ни богатых, склонных к своеволию.
Но вчера вы говорили в городской ратуше, и сказали, что всемогущее государство, — это то, которое охраняет имущество людей и их свободу. Согласитесь, что это не очень-то похоже на кодекс Золотого Государя! И как же это вы хотите сделать меня всемогущим, если вы отнимаете у меня даже ту власть, которую я имею досыта?
— В ратуше я говорил с народом. Народу надо лгать.
— А кто мне поручится, что вы лжете народу, а не своему королю? А, советник?
Король схватил Арфарру за плечи. Плечи у советника были узкие, даже несмотря на кольчугу, — у покойной жены были такие плечи. Интересно, правду ли говорят, будто советник ничего не может поделать в женщине? Слабак… Вошь… Пятнадцатилетний мальчишка рассечет тебя от уха и до копчика… Но — колдун…
— Ничего у тебя не получится, — сказал Варай Алом, — душа у моего народа другая. И земли здесь другие. Каналов на них нет, как в империи. А нет каналов — нет и чиновников. Здесь все развалилось еще до нашего завоевания… Не из-за одних же государей?