— И когда же свадьба, — спросила Идари.
— Сегодня, — всхлипнула Янни, — в час Росы, потому что-де завтра государь объявит траур по погибшим, и свадеб не будет три месяца! У меня нет даже времени сшить новое платье!
И от этой, последней обиды, Янни окончательно разревелась.
Идари выглянула в окошко: были уже сумерки, небо было как бы расписано красными лопухами, — пожар в городе продолжался третий день. Идари подошла и обняла подружку.
— Ты счастливая, — сказала Янни, — бедняки выходят замуж, за кого хотят.
— Нет, — сказала Идари, — я дала тебе клятву.
— Кто же, — возразила Янни, — знал, что отец выдаст меня за старика, да еще и палача вдобавок? Не надо мне твоей клятвы.
Идари молчала. Ей было все равно, за кого идти.
— А как ты думаешь, — спросила Янни, — если я выйду замуж за этого палача, я сумею сделать так, что Шаваша помилуют?
— Не думаю, — сказала Идари, — наоборот, его тогда совершенно убьют.
Вечером была свадьба: бог знает что за угодливая свадьба! Янни и Идари сидели за занавеской. Арфарра сидел бок о бок с Чареникой в паллии, вышитом лазоревыми цветами по голубой земле. На голове у него была парадная шапка первого министра, с широкой каймой. На кайме сидело шесть птиц, шитых жемчугом, а с каймы свисали лапки с золотыми репьями. Арфарра снял шапку и подкидывал одну из лапок. Ел он мало, и опять было ясно, что опять станут пороть поваров. Всем гостям было очень весело. Через час Янни пискнула и упала в обморок. Девушку унесли, и Идари пошла за ней.
К ночи поднялся шум: жениха провожали в опочивальню. Янни заплакала и сказала:
— Право, скажи, что я сегодня нечиста, будь вместо меня!
В пустой опочивальне Идари забилась под подушку и тоже стала плакать.
— Ты что здесь делаешь?
Идари обернулась и обомлела: над ней, высоко подняв рогатый светильник, стоял Кешьярта, — в боевом кафтане городской стражи, помятый и немного мокрый.
— Я, — сказала жалобно Идари, — вторая жена вашего начальника. Янни просила меня сказать, что она нынче нездорова, и что я вместо нее.
Киссур покраснел от гнева, а потом выронил светильник, упал на постель поперек Идари и стал хохотать, как сумасшедший.
— Что вы делаете, — заверещала Идари, — сейчас сюда придет первый министр!
Киссур вцепился в ворот кафтана и продолжал хохотать:
— Вот так зятек, — кричал он, — вот так зятек! Ох как я его повешу!
Чареника, бывший министр финансов, всячески желая доказать свою преданность, забыл упомянуть на женской половине, как о детали совершенно несущественной, что господин Арфарра отказался от звания первого министра в пользу Киссура. А Киссур, в свою очередь, опоздал к свадьбе, так как негодяи из красной слободы сильно задержали его, и в начале пира Арфарра сидел за столом посаженным женихом, как это часто делают.
На следующее утро Арфарра явился поздравить молодых, и уединился с Чареникой. Эти двое провели брачное утро вдвоем за бумагами, и от этого взаимного удовольствия были счастливы.
Когда они выходили из кабинета, им попалась бабка в полосатой кичке и сказала, что Киссур купается в пруду и от счастья помял угол беседки. Арфарра улыбнулся, потому что он не очень-то понимал, как можно быть счастливым из-за женщины, если ты — первый человек в государстве. Чареника сказал:
— Это хорошо, что Янни ему понравилась, потому что часто браки, заключенные ради блага государства, кончаются несчастиями из-за холодности жениха. Ведь у него не было никаких других привязанностей?
— Совершенно не было, — ответил Арфарра.
После этого Арфарра покинул Чаренику, спустился в сад и присел на мраморный пенек, щурясь и улыбаясь, как кот на солнышке. Тут из-за беседки, увитой глициниями, вышла девушка, и Арфарра узнал в ней девушку из Небесной Книги. Арфарра улыбнулся, вспомнив, как она неделю назад, пряча глаза, совала ему в руку корзинку. Как он тогда ее напугал! Что он посулил ей тогда? Хорошего жениха? «Если б — подумал Арфарра, — я ее встретил тридцать лет назад, я бы женился на ней. Может, и сейчас не поздно?» И Арфарра вдруг странно вздохнул, вдруг поняв, что, вероятно, даже первый человек в государстве может быть счастлив из-за женщины. А Идари подошла к старику, стала на колени и сказала:
— Ах, сударь, вы больше, чем колдун!
«Ее любовники будут смеяться надо мной, — подумал Арфарра, — ну и что?» — положил руку на голову девушки и погладил ее.
— Мы с Киссуром говорили об этом всю ночь, — продолжала Идари, — и сошлись на том, что вы умеете видеть за вещами и впереди вещей. Потому что если бы я знала, что Янни выходит замуж за Киссура, я, конечно, не осмелилась бы вновь попасться ему на глаза. И подумать только, что я еще кормила вас пирожками, а вы уже все знали! Что с вами, дедушка?
Последние слова Идари произнесла потому, что губы Арфарры вдруг как-то посерели. Он поднял голову и стал смотреть, как в лучах утреннего солнца к нему спешит, шагая по-утиному, новый префект столицы Чареника.
— Ничего, — сказал Арфарра. — А теперь беги отсюда, крошка, и никому не говори того, что ты сказал мне.
А Киссур между тем ускакал в город, и вернулся к тестю лишь вечером. Вот он подъехал с дружинниками к воротам, и увидел, что на них висит простыня, а на простыне — кровь.
— Это что такое? — спросил Киссур.
— Это такой обычай, — ответила ему бабка в полосатой кичке.
Киссур удивился и, пройдя в дом, стал искать, не был ли он вчера ранен. Ничего, однако, не нашел. Тогда он спросил своего вассала, Алдона: