Ванвейлен оглянулся по сторонам. Господи! Небольшой зал был весь набит вооруженными сеньорами, и за ними на стенах теснились, подбадривая их, резные кони и страшные рожи предков. Старая женщина, мать короля, сидела в ворохах палевого шелка и держала в руках подносик, закрытый большим желтым платком. Вокруг Арфарры не было ни одного человека, и Ванвейлен вдруг с необыкновенной ясностью понял, что, если он скажет то, что хочет от него граф Най, эта вооруженная сволочь тут же убьет Арфарру, а если он скажет не то, что хочет от него граф Най, эта вооруженная сволочь тут же убьет его самого, Клайда Ванвейлена, а Клайду Ванвейлену меньше всего хотелось быть убитым. «Черт побери, подумал Ванвейлен, — это очень хорошо быть посторонним, — только вот что делать, если выбор предоставляется посторонним».
Старая женщина сдернула с подносика шелковый платок: под платком лежала большая желтая печать, украшенная изображением человека с головой мангусты и зеркальной надписью: «то, что касается общего блага, должно решаться общим волеизъявлением».
У Арфарры на лбу выступила кровь. Он узнал ту печать, которую позавчера вложил одурманенному королю в руку. Куда-то она пропала в ночной суматохе. Арфарра полузакрыл глаза. «Этого человека купили, — понял он, а печать поднял кто-то из придворных».
— Ты человек посторонний, — сказала Ванвейлену старая женщина, — и мы все хотели бы от тебя услышать, кому надо отдать эту печать: графу Наю или Арфарре-советнику.
Король с детским любопытством глядел на Ванвейлена. Рыцари стали приплясывать от нетерпения. Граф Най оправил реденькую бородку и улыбнулся. Бывший чиновник империи, Арфарра, стоял совершенно неподвижно.
— Вряд ли, — сказал Ванвейлен, — я имею право называться посторонним, потому что час назад граф Най встретил меня в Нефритовом Покое, и стал наставлять меня, что я должен делать. Он говорил мне всякие гадости по Арфарру-советника, и еще не высохли чернила на его подписи вот под этой бумагой, за которую он думал купить мою честь.
И с этими словами Ванвейлен вытащил из рукава ту самую дарственную, которую написал давеча граф Най, и протянул ее королю.
— И я думаю, — продолжал Ванвейлен в полной тишине, — что граф Най делает странные вещи: он ругает короля за то, что король предоставляет купцам право на богатство и унижает знатных, — а сам граф Най, как следует из этой грамоты, делает в своих владениях то же самое. Так что получается, что граф Най вовсе не хочет заботиться о старых обычаях, а просто хочет, чтобы от налогов, следуемых с купцов, поменьше досталось государству, и побольше — графу Наю.
Тут люди стали перешептываться и переглядываться, пораженные: грамота, данная купцу, возмутила их до третьей души.
А Ванвейлен взял подносик с печатью, подошел к королю и протянул ему поднос.
— Что же до того, кому отдать эту печать, — Арфарре или графу Наю, это, государь, должен решать не посторонний, а ты сам.
Ванвейлен с большей охотой сказал бы не «ты сам», а «народ», но он был человек способный, схватывал все на лету, и понимал, что вопрос о правительстве для народа и посредством народа поднимать в данных обстоятельствах, пожалуй, не стоит.
— Что же, — промолвил король, — я тоже думаю, что решать такие дела должен я сам, и я отдаю эту печать Арфарре-советнику.
Через полчаса Ванвейлена ввели в личный кабинет Арфарры, затянутом красными гобеленами, с рисунками, напоминающими окна в иной мир.
— Куда вы спешите? — осведомился советник.
— У нас корабль без хозяина, — ответил Ванвейлен, — я обещал товарищам вернуться до второй ночной стражи.
Арфарра поднял брови:
— Вы переночуете в замке, в соседних покоях, а завтра я дам вам охрану, и она проводит вас до корабля. Что же касается сегодняшней ночи ночью никакая охрана не убережет вас от арбалетного шарика.
Арфарра помолчал и добавил:
— Когда вы сказали, что вопрос о том, кому отдать печать Великого советника, должен решать не посторонний, а сам король — королю это пришлось по душе.
Ванвейлен чуть усмехнулся. А Арфарра поглядел на него и продолжал:
— Вы хорошо умеете говорить, однако только тогда, когда говорите то, что думаете. Вы бы с большим удовольствием сказали, что вопрос о печати должен решать не король, а народ.
Ванвейлен хлопнул глазами и сказал:
— Но нет…
— Когда лжете, не прикрывайте рта рукой.
Ванвейлен отдернул руку. А Арфарра помахал дарственной записью графа Ная и спросил:
— Что это за гадости рассказывал вам Най про меня?
— Он говорил, что два дня назад вы хотели арестовать меня и моих товарищей, но передумали, когда я застрелил эту глупую птицу.
Арфарра помолчал и сказал:
— Чтобы избежать дальнейших недоразумений между нами, я должен признать, что это правда.
Ванвейлен не ожидал другого ответа, однако вздохнул и спросил:
— Это из-за моих похождений с Кукушонком?
— Так мне показалось наилучшим для общего блага.
Тут вошли монахи с подносами, и начали расставлять между собеседниками круглые и квадратные горшочки, с янтарной рыбой и с розоватым мясом, наструганным колечками и залитым шкворчащим соусом, с зелеными травами и с красными яблоками, и со сластями, чья сладость пронзает душу.
Ванвейлен вдруг почувствовал жуткий голод, и без стеснения, как и подобает варвару, набросился на еду.
— Вы же ничего не едите, — вдруг сказал он Арфарре.