Вейская империя (Том 1-5) - Страница 73

Донь завел регулярные картотеки по образцу империи и за один только год с пятнадцатью сотрудниками арестовал сто восемьдесят семь грабителей и убийц и разогнал притоны, где детей сызмальства кормили человечьим мясом, дабы приучить к убийству.

Итак, сыщик Донь внимательно рассматривал морской апельсин. Ванвейлен подошел к нему со словами:

— Вы как будто сомневаетесь, что это — талисман Марбода Кукушонка?

Донь промолчал.

— Ратуша платит пятьсот ишевиков за сведения о втором сообщнике Марбода, — продолжал Ванвейлен. — Я плачу за то же самое три тысячи.

Донь сказал:

— Господин обвинитель сказал много верного. Морской апельсин был личным богом, хотя, конечно, и светильником тоже. Морские апельсины в городе теперь не водятся. У Марбода Кукушонка был бог — морской уродец. Кто говорил — крабья клешня, кто — раковина, кто — губка. Однако в этом деле есть два «но». Во-первых, морской апельсин — эмблема цеха ныряльщиков. Чтобы Кукушонок взял себе, хотя бы и личным богом, обывательского предка! Во-вторых, апельсин еще светится. Значит, выловили его не больше года назад. А Кукушонок, говорят, ходил со своим богом третий год. И третье. Не представляю, чего Кукушонок испугался так, чтобы выронить свою удачу? — И Донь внимательно поглядел на чужеземца. — А вы представляете?

Но Ванвейлен не ответил, а спросил:

— Значит, вы считаете, что апельсин принадлежал сообщнику? Кем вы его видите?

Донь пожал плечами.

— Вероятно, дружинник Марбода, иначе Марбод бы его с собой не взял. Вероятно, бывший ныряльщик, и добыл этот апельсин сам. Значит, он не из потомственных воинов и не посчитает бесчестьем остаться в живых после смерти господина. Странно, что Марбод именно такого взял с собой. Странно, что он вообще кого-то взял.

— Я считаю, — сказал Ванвейлен, — что Марбода вообще не было на корабле.

— Почему? — быстро спросил Донь.

Ванвейлен страшно сконфузился. Донь фыркнул.

— Чтобы Кукушонок сел на берегу и послал кого-то за себя отомстить? Это все равно, что жениться и послать к жене заместителя.

Тут в залу вошел какой-то вертлявый субъект и зашептался с Донем. Донь с любопытством поглядел на Ванвейлена.

— А что, — спросил сыщик, — вы с вашим товарищем, Бредшо, сонаследники или как?

Ванвейлен побледнел.

— Что такое?

— А то, — сказал Донь. — То-то я дивился, что Белого Эльсила нет в гавани, и вообще дружинников было маловато. А он, оказывается, час назад поскакал с дюжиной людей к Золотому Храму, за вашим товарищем.

10

А теперь мы расскажем о Сайласе Бредшо. Тот гулял в священном леске Золотого Государя, когда в ухе запищал передатчик. Ванвейлен скороговоркой рассказал о случившемся.

— Можешь возвращаться в город, — сказал Ванвейлен, — а еще — в четырех днях пути по дороге — владения Лахоров, кровных врагов Кречетов. Там-то тебя уберегут.

Бредшо попробовал отвечать, но его не слышали. Он сунул передатчик за пояс, поднялся к конюшне, оседлал коня и ускакал, пока его никто не увидел.

Он поехал от города. Он думал, что во время Золотого Перемирия никто не покусится на одинокого путника. Преследователей своих он опережал часов на пятнадцать.

К несчастью, Бредшо скоро понял, что не умеет ездить на лошади, и лошадь это также поняла. Плохо закрепленное седло стерло животному всю спину. Бредшо провел два часа, торгуя в деревне новую. Бредшо сказали, что одинокий всадник может спрямить путь, проскакав тропой у Сизого Лога, добавив, «Там, правда, есть ручеек.»

Ручеек был — Ниагарский водопад. На скале, нависшей с другой стороны, надпись на языке богов отчитывалась в отменном состоянии общественной дороги и требовала предъявить подорожную в ближайшей управе. Бредшо спешился, достал из-за пояса круглую трубку, прицелился — крючок со сверхпрочной нитью зацепился за расщелину между букв. Бредшо, ведя лошадь в поводу, стал переправляться. Уже у самого берега треклятая нить не выдержала и лопнула, Сайласа проволокло течением метров тридцать, пока он не зацепился за случившуюся кстати корягу. Все кости были целы, только передатчик нахлебался воды и замолчал вовсе. На переправу Сайлас затратил часа два, однако, по его расчетам, мало кто мог тут переправиться без хорошего снаряжения.

В час, когда начинают готовить третью закваску для хлеба, в Золотой Храм ворвались Белый Эльсил и еще восемь человек. Эльсил был связан с Марбодом Кукушонком узами дружбы, принятыми среди истинных воинов. Друг другу они никогда не изменяли, и Эльсилу было меньше смысла оставаться в живых после смерти Марбода, чем жене — после смерти мужа.

— Где чужестранец? — кричали дружинники.

Монахи разбежались по углам. Дружинники учинили погром и ускакали.

Через три часа Эльсил, облизывая губы, разглядывал в деревне Белые-Дымки коня со стертой спиной.

— Мужик! — сказал он и поскакал дальше.

Эльсил был статен и силен, как Кукушонок. Считалось, однако, что он не так удачлив, а некоторые говорили — не так решителен.

— Что за притча? — сказал Эльсил, глядя на вздувшийся ручей, преградивший им путь. — Никогда его здесь не было!

Дружинники бросили ручью медовые лепешки и следом кинулись сами. Лепешки помогли: через десять минут все девятеро были на другой берегу, ни один не погиб. Эльсил взобрался, как кошка, по скале и отодрал от замшелой буквы крючок с обрывком тонкой белесоватой нити. Крючок Эльсил зацепил за ворот и поскакал дальше, размышляя. Чужеземец мог использовать крючок для переправы. Однако вряд ли он был столь неловок, чтобы переправляться с веревкой, и одновременно столь ловок, чтобы зацепить ее с того берега за самую верхушку скалы. Стало быть, сначала переправился, а потом — залез и зацепил. Стало быть, веревка — колдовство, от которого и разлился ручей. Эльсилу стало неприятно, что они все-таки имеют дело с чародеем.