Вейская империя (Том 1-5) - Страница 76

— Чего ждешь! Руби! — со злобой закричал Эльсил дружиннику.

— Слушай, — сказал Бредшо. — Ты же обещал, что пока я этого вина не выпью, никто меня не тронет. А я теперь его никогда не выпью: оно пролилось, и в грязь ушло.

Эльсил побледнел от гнева, потом расхохотался.

— А ведь ты, пожалуй, прав, — сказал наконец.

Потом одумался, пошептался. Бредшо повели дальше. К вечеру пришли к заброшенному храму; в облупившейся кладке отфыркивался и плевался гейзер.

Завели в башенку, в башенке меж стен была круглая арка, аккуратно связали, сунули в мешок так, что только голова торчала, и подвесили к арке. У Белого Эльсила был зарок: не убивать пленных ночью.

Кто-то сказал, что весной здешняя тропа тоже принадлежит Золотому Государю: по ней гоняют его жертвенный скот.

— Нехорошо это, — сказал один из дружинников, — мало того, что мы убиваем человека во время священного перемирия, так мы это делаем еще и на священной тропе.

— Да, — сказал его товарищ, — интересно: дважды мертвый — это одно и то же, что однажды мертвый, или не одно и то же?

Потом они стали рассказывать друг другу истории о щекотунчиках, которые по ночам шалят в этой башне. Напугали Бредшо и сами напугались.

— Я здесь на ночь не останусь, — сказал дружинник. Пошли вниз, к костру. У них там и еда, и палочка с оберегом.

— Пошли, — сказал его товарищ.

На прощание оглядели чужеземца, висящего, как гусь в сетке, посоветовали:

— Чтобы над тобой ни делалось, виси смирно. Может, Эльсил тебя еще отпустит, — насчет вина ты, конечно, прав.

Бредшо висел смирно, пока не затихли шаги, — а потом начал трепыхаться, как лягушка в кувшине с молоком. Дотянулся до голенища и вытащил оттуда складной нож с вибролезвием. Через двадцать минут он спрыгнул с разрушенной башенки и нырнул в пещеру неподалеку. Осторожно высунулся, прицелился — и выстрелил в башенку из минного пистолета. Древнее строение ухнуло и разлетелось. Бредшо, усталый и продрогший, заковылял вглубь пещеры, щупая известковые натеки. Чуть не провалился в озерцо, потрогал рукой: вода была теплой-теплой. Улыбнулся, разделся и залез в каменную купель по горло, чтобы согреться.

Дружинники разложили подальше от башенки костер, очертили круг, воткнули палочку с заклятьем от пузырей и стали гадать.

— Жаль, постороннего нет, — сказал Эльсил.

Он все никак не мог решиться: убьешь чужеземца — нарушишь данное ему обещание, не убьешь — не отомстишь за друга. А уж у людей глаза от смеха полопаются!

Ухнула земля. Эльсил вскочил: башня вспучилась, небо завертелось волчком, с деревьев посыпались листья, превратились в огненные мечи и запорхали в воздухе. Эльсил подхватил лук с заговоренной стрелой. Свистнула двойная тетива: нечисть сгинула. Только таращились сверху две луны, круглей щита, и гейзер во дворике отчаянно шипел и ругался.

Пожилой дружинник горько сказал:

— Нет с тобой ни в чем удачи, Белый Эльсил! И славы не добыли, и не поверит нам никто, что торговца щекотунчики сожрали.

На рассвете, едва успели отъехать от проклятого места, повстречались с Даттамом. Эльсил закусил губу и вынул меч, потому что терпеть не мог зеленых монахов. Даттам поклонился и спросил:

— А где чужеземец?

— Чужеземца, — сказал Эльсил, — сожрали щекотунчики.

— Ну разумеется, — сказал Даттам, — это бывает. Ловили его вы, а сожрали щекотунчики.

— Вы зачем сюда пожаловали? Сказать, что я теперь вне закона? Повадились нас монахи нашим же законам учить.

— Вы, конечно, вне закона, — сказал Даттам, — за разбой, учиненный в храме и за смерть чужеземца, от побережья и до Голубых Гор. Есть, однако, земля и за Голубыми Горами, и в ней другие законы.

— Земля, — возразил Эльсил, — есть, держаний — нет.

— Может такое случиться, — сказал Даттам, — что благодаря Арфарре держаний и здесь не станет, а за горами они появятся. От имени экзарха Харсомы предлагаю вам, Эльсил, чин тысячника в войске империи.

Эльсил заколебался. Много людей переманил Даттам для экзарха за эти годы, вот таких и переманивал, — изгнанников, убийц. Переманил так Белого Равека и Даша Упыря, Конду Крепкие Зубы и Ланхара, хорошо, говорили, Ланхар жил, только обабился, — писать по-ихнему выучился, мыться, говорят, стал каждую неделю.

— Я согласен, — сказал Эльсил.

Сначала заключили договор по-аломски: поставили дерновые ворота и прошли под ними гуськом, да дали свидетелям по тычку в зубы, чтобы запомнили происшедшее. Потом — по обычаям империи: Даттам достал походную чернильницу и написал на бумаге вассальную клятву Эльсила — королю Харсоме.

Только привесили к бумаге кисть и печать — послышались крики. Даттам и Эльсил обернулись: двое дружинников волокли чужеземца, как большого мокрого сома.

— В рыжей пещере спал, — сказали они. — Опустило в серный источник, да так и заснуло.

Эльсил побледнел. Ему захотелось обратно, под дерновые ворота, как в утробу матери.

— Мы заключили договор, — сказал Эльсил, — потому что я был вне закона. А вне закона я был, так как по моему умыслу погиб человек. А так как погибший жив, то я — не вне закона.

— Договору обратного хода нет, — сказал Даттам.

Эльсил сел на землю и заскрипел зубами. Зачем, зачем обещал он чужеземцу неприкосновенность? Впрочем, разве может человек исполнять все обещанное?

— Дарю вам его, — сказал Эльсил. — Если вы его убьете, — я ваш должник и вассал Харсомы.