Вейская империя (Том 1-5) - Страница 78

Марбод очнулся в камере, на вонючей соломе, и потребовал развязать ему руки.

— Еще чего! — расхохотались оба стражника.

Марбод, сощурившись, разглядывал кафтаны из добротной каразеи. Стражники ели его глазами, словно сундук с золотом. Еще бы! Настоящей стражи в городе не было. Когда надо было кого-то караулить, суд назначал поручителей. Те собственным имуществом отвечали за упущенного обвиняемого. На этот раз, судя по платью, поручителями назначили зажиточных мастеров, а те даже не рискнули передоверить охрану слугам.

Руки Марбода немели, тело горело, во рту было сухо и тошно. Марбод лежал, презрительно улыбаясь. Вошел третий стражник, принес вино и закуску. Все трое принялись за еду. На Кукушонка они не обращали внимания, обсуждали вопрос более важный: о покупке виноградника. Из-за дамбы, построенной Арфаррой, старые глухариные болота обещали стать отменной землей. Земля принадлежала государству, но королевский советник передал ее городу, под условием, что город будет платить за нее в казну налоги.

Разжиревший, как ярмарочная мышь, маслодел ворочал защечными мешками и подробно объяснял, почему намерен продать лавку и купить землю:

— Земля — всего надежней. Дом сожгут, лавку разграбят, лодка потонет, земля останется.

Мышь ростом с корову — все равно мышь.

— А ведь господину тоже вина хочется, — вспомнил один из горожан. Хочется? — повернулся он к Марбоду.

Марбод глядел на него с усмешкой.

Горожанин выплеснул кувшин в лицо Кукушонку. Вино было кислым, хорошего вина бюргер пожалел.

— Смотрите, он сейчас обидится, — сказал второй горожанин.

Марбод усмехнулся.

— По королевскому указу в город все мерзавцы съехались. Все, кто оскорблял господ, убивал и долгов не платил. На что же мне жаловаться? На королевский указ?

Защечные мешки страшно надулись.

— Храбрый какой, — заметил его товарищ.

— Очень храбрый, — ответил защечный мешок. — Однажды красный герцог дрался с лусским князем. Князь засел на островке напротив синих скал, а ладей у герцога не было. Тут один рыбак пришел к Марбоду Кукушонку и рассказал, что море в том месте мелкое, и, если знать место, можно переправиться. Марбод переправился и подумал: рыбак вернется и расскажет дорогу другим, и мой подвиг и моя добыча упадут в цене, — и зарубил проводника. Это был мой младший брат.

— А у меня, — задумчиво заметил его собеседник — племянницу испортил. Сам испортил и дружинникам отдал. Тринадцать лет ей было, племяннице.

Марбод скрипнул зубами и откинулся на солому. Он понял, по какому принципу городские магистраты назначали за него поручителей.

На следующий день полуживой Кукушонок предстал перед присяжными.

Вассал его, Илькун, вынужден был признать, что в ту ночь Кукушонка в усадьбе не было; где был — отвечать отказался даже под пыткой. Марбод, когда ему пригрозили пыткой, только рассмеялся:

— Не имеете права!

Морской апельсин он своим не признал:

— Не терял я бога на корабле.

Обвинитель Ойвен только осведомился:

— А где же вы его потеряли? — и показал присяжным пустой мешочек для амулета.

Марбод молчал.

— Знатные господа, — сказал обвинитель Ойвен, — готовы на любую ложь, едва дело пойдет о собственной шкуре. Кто-то распускает даже слухи, будто Белый Кречет молился со ржаными корольками.

«Что стоит моя голова по сравнению с родовой честью?» — подумал Марбод и сказал:

— Хорошо. Признаю, что хотел отомстить этому Бредшо. Я ж не знал, что его нет на корабле.

После добровольного признания и говорить было не о чем.

Стражники вывели Марбода, связанного и полуживого, из ратуши и проволокли через площадь.

И тут — то ли толпа не сдержала своего гнева, то ли кто-то подал тайный знак, — народ внезапно и быстро оттеснил стражу и кинулся на заключенного. Ванвейлен, стоявший средь присяжных и чиновников, заорал и бросился в общую свалку. Сыщик Донь, махнув своим людям, поспешил за ним.

— Стойте! Во имя божьего мира!

Как ни странно — но минут через десять крики и кулаки разогнали толпу.

— Поздно, — с облегчением шепнул обвинитель Ойвен, глядя на неподвижно лежащее тело. Лох Сорокопут, один из дворцовых чиновников, доверенное лицо Арфарры, кивнул.

Но обвинитель Ойвен ошибся.

Когда люди Доня подняли Кукушонка, всего в крови, и повели, тот еще нашел в себе силы расхохотаться и громко крикнуть:

— Пусть брат пришлет в тюрьму приличного вина. Меня тошнит от просяной бузы!

Это толпе очень понравилось, люди засвистели в восторге.

Ночью Марбод плакал от досады. Какой позор! Умереть не как воин, а как овца! Марбоду показалось, что один из поручителей тайком от других жалеет его. Он улучил момент наедине и посулил лавочнику что угодно за кинжал или яд.

Тюремщик оглянулся и упал ка колени:

— Господин! Я был вассалом Кречетов в прошлой жизни и останусь им в будущей. Ваш отец говорит: род будет обесчещен, если вы умрете в тюрьме или от рук палача. На Весеннем Совете все знатные люди будут требовать вашего освобождения!

Ванвейлен побывал на строительстве дамбы.

— Помните, — сказал он, — был тут один работник — без ушей, без носа.

— Помню, — сказал управляющий. — Мы его неделю назад выгнали. Товарища обокрал.

— А за что, — спросил Ванвейлен, — у него уши отняли?

— А, — сказал управляющий, — за морское воровство. А ведь из почтенной семьи человек, из цеха ныряльщиков. У брата — такая лавка в Яшмовом Квартале.