И уронил голову в серебряную супницу.
В ту же ночь Хаммар Кобчик, начальник тайной стражи, доложил королю:
— Завтра в королевском совете будет большой спор. Киссур Ятун и Шодом Опоссум потребуют возобновления шадаурова соглашения, и они добыли согласие одиннадцати членов королевского совета, и еще девяносто трех рыцарей!
Король всплеснул руками и закричал на Арфарру:
— Вот до чего довело ваше упрямство! Боже мой, надо немедленно перекупить троих или четверых из совета, потому что иначе у них будет большинство!
Арфарра поклонился и ответил:
— Те из них, кого надо бы купить, не продаются, а те, кто продаются, не стоят потраченных на них денег. Лучше увеличить число членов Совета, и знатные собаки останутся в меньшинстве.
Советник Арфарра позволял себе лишь один вид отдыха — игру в «сто полей». Обнаружив, что чужеземец Ванвейлен играет отменно, он таскал его за собой повсюду — а тот был весьма рад. Даже на глупых совещаниях или в пути они играли — вслепую, само собой: обменивались записочками, что выглядело очень важно. Арфарра с удовольствием выигрывал и с еще большим удовольствием слушал, как говорил чужеземец.
Этим вечером в покоях Арфарры Ванвейлена встретил король. Он сказал, что ему очень понравилась, как позавчера Ванвейлен защищал в городской ратуше новые торговые статуты. Засим он вынул из-за пазухи священную белую мышь, из тех, которые имелись только у знатнейших родов, и, подав эту мышь Ванвейлену, сказал, что Ванвейлену надо построить в своем поместье кумирню для этой мыши.
— Но у меня нет поместья, — удивился чужеземец.
— Ошибаетесь, — возразил король, и подал ему со стола грамоту, жаловавшую Ванвейлену земли в Мертвом Городе, и сопутствующее им право заседать в Королевском Совете.
На следующее утро, в час, когда просыпаются очаги и будят топоры, когда на башнях замка трубят в посеребренные раковины, обмотанные пальмовым волокном, в Небесной Зале собрался королевский совет. Королевские советники прошли сквозь толпу, помолились, совершили возлияние. Махуд Коротконосый, человек из глухомани, с изумлением озирал залу, ибо в первый раз видел такой большой покой, в котором пол не был покрыт соломой. Особенно поразили его зеркала — родичи талисманов. Слабые родичи, наверное, по женской линии: талисман множит вещи, а зеркало только изображения вещей.
А Киссур Ятун с изумлением глядел на Совет, в который ввели двадцать новых советников. И каких! Люди из самых знатных родов, однако большею частью — младшие сыновья, из тех, что воспитывались заложниками при дворе и обрадовались, когда вышел королевский указ, позволяющий делить наследство поровну. Граф Арпеша, замок которого оброс городом, как навозная куча грибами. Трое монахов-шакуников. Люди от семи городов, и от города Ламассы — обвинитель Ойвен. Ойвен, почтительно склонившись, говорил что-то советнику Арфарре, а тот, по своему обыкновению, уже сел в углу между большими зеркалами; зеленый шелковый паллий, уставшее лицо, худые руки, из-под рук — львиные когти подлокотников… А справа? О, Сад Небесный, еще один чужеземец, Клайд Ванвейлен! Этот-то как сюда попал, чьи ему земли, спрашивается, отдали?
Киссур Ятун побледнел и сказал:
— Это будет скверный поединок, с бумагами вместо мечей, и Арфарра-советник владеет этим оружием лучше нас. Лучше нам уйти со своей бумагой, потому что в таком составе совет запихает нам ее в задницу.
Его спутник, Торхерг, улыбнулся:
— Это пусть Арфарра-советник дерется, чтоб победить, я дерусь, чтоб сохранить честь.
А Махуд Коротконосый был так велик, что на все тело у него ума не хватало. Он вспрыгнул на ступени перед королем и закричал:
— Это позор, что Марбода Ятуна судят простолюдины!
Король спросил:
— Вы хотите моего суда?
Тогда вперед вышел Шодом Опоссум и сказал:
— Мы хотим, чтобы в королевстве появились законы, приличествующие великой стране. Иностранцы заполонили нашу землю. Они увозят золото в Варнарайн и копят его в своих храмах, и дают королю скверные советы. Нищие наводнили дороги, владения отбирают вопреки обычаям. Мы требуем, чтобы каждый был судим судом равных. Чтобы в королевском совете сидели люди, сведущие в обычаях страны, а не только в искусстве вынимать из нее деньги. Чтобы королевские чиновники не смели брать несправедливых поборов и иным образом хозяйничать в поместьях, чтобы вдовы знатных людей и наследницы не страдали от произвола. Мы требуем, чтобы то, что является обычаем королевства, стало его законом, — чтобы вы, король, возобновили Шадаурово соглашение.
И положил на стол бумагу с золотыми кистями и корявыми подписями.
Тогда вдруг встал один знатный человек из города Кадума. А город Кадум, надо сказать, был городом легкого поведения. Даже когда им правил граф, и тогда он не решался отменить тамошнего народного суда. А с тех пор, как графа не стало, народ обнаглел и не слушался никого, кроме королевского чиновника. А именитые дома имели привычку делиться с чернью деньгами и хлебом; они стояли за чернь горой и чернь тоже за них стояла.
Человек из Кадума сказал:
— Позорно слышать такие слова от тебя, Шодом Опоссум! Король хочет, чтобы свободнорожденных граждан не продавали, как скот; чтобы за убийство наказывали человека, а не его кошелек, и чтобы то, что касается общего блага, решалось общим волеизъявлением. Он хочет, чтобы бедность и низкое происхождение не мешали человеку приносить пользу себе и людям, и чтобы позором была не бедность, а нежелание от нее избавиться. Чтобы богатство тратилось с пользой для народа, а не ради похвальбы. И это-то вы называете нарушением обычая? Хороши же обычаи, за которых вы стоите! Да если бы и покусился король на права знати, что с того? Какое дело народу до знатных наследниц? Если король отдаст Кречетам земли в Мертвом городе, он обездолит три тысячи семей, которые там уже построились!