— Прежде всего, — сказал Ванвейлен, — надо окружить и отбить дамбу. Она вся нашпигована динамитом.
— Чем? — спросил Марбод.
— Такой штукой, от которой взрываются даже скалы, как это было у Даттама в Голубых Горах. В случае чего, мы еще закидаем этим динамитом весь храм.
— Не надо закидывать храм, — сказал Кукушонок. — Господин Даттам и так не знает, с какой стороны лепешка масляней. Он к нам перебежит быстрей, чем утка переплывает заводь.
— Да. Вы правы, — сказал Ванвейлен. — Это очень важно, даже важней, чем выборный совет. Будет время — это мы будем ввозить в империю не меха и не шерсть, а готовую ткань… Еще, — сказал Ванвейлен, — надо догнать позавчерашний караван и вернуть моих товарищей. Нечего им ходить одним в империю. Если экзарх Харсома здесь умел свой дела устроить, он у себя под носом разберется, что к чему… Впрочем, нам скоро придется нанести ему вооруженный визит. Есть в империи одна штучка, я очень не хочу ее оставлять в любопытных лапах экзарха… Если она уже не пробыла в них слишком долго.
Ванвейлен говорил все тише и тише, наконец, выдохся и замолк. Ему было холодно, одежда липла к потной коже. «Какой же дрянью меня опоили, подумал он. — Видно, это не просто эфир». Вслух он сказал:
— Да, коготок увяз — всей птичке пропасть. Вы, однако, не можете дать мне воды?
Кукушонок поднялся, нашел на полу довольно большой черепок, принюхался к ближней луже: вода была зеленая и старая, но вполне пригодная для питья. Кое-как окунул черепок в лужу и стал поить Ванвейлена.
— А мне? — сказал в углу Хаммар Кобчик.
Кукушонок подумал, что тот скоро умрет, и нехорошо отказывать мертвецу в просьбе. Кукушонок наполнил черепок и отнес его Кобчику. Тот завозился, приподнимаясь, протянул руку.
— Это, — сказал он слабо, — за ваш успех. Ваш и чужеземца!
Однако не удержал черепок, выронил и разлил. Кукушонок отыскал другой черепок, но на этот раз встал на колени и нагнулся над умирающим. Тот напился.
— Жалко, однако, — сказал Кобчик, — что во главе такого дела будет стоять мой кровник.
Тут он вскинул руку с кинжалом и всадил его Кукушонку точно в сердце.
Последнее, что заметил Кукушонок, падая, была страшная белая вспышка, — но тут уже трудно было решить, отчего она.
Через час Даттам с товарищами вломился в подземный храм. Посмотрел и сказал:
— Все — померли.
Померли, однако, не все. Советник Ванвейлен был только без сознания и даже не оцарапан, а на кинжале в его руках не было ни капли крови. В остальном крови было много, рубка была большая, мечи напились вдоволь. Всего, однако, труднее было понять, кто и как убил Хаммара Кобчика, потому что его сначала смертельно ранили, а потом развалили страшным ударом от головы до бедра, меж тем как у Кукушонка меча не было, а Эльсил лежал далеко и умер раньше. Многие говорили, что, поскольку дело было в родовом храме Кречетов, Марбод взмолился перед смертью, бог исцелил ему руки и вложил в них пропавший Ятунов меч, который покойник столько искал.
Даттам только кривился и считал, что Кобчика убил Эльсил. В чудеса он не верил, цветного луча в храме Виноградного Лу своими глазами не видел, и, кроме того, в отличие от маленького послушника Неревена, отлично знал, что нерассеивающийся пучок света сделать невозможно, потому что даже если он будет монохроматический, — как добиться одной фазы?
Сайлас Бредшо мирно читал «Сиреневую повесть», один в большом доме, когда к нему явился человек от сыщика Доня.
— Друг ваш, — сказал он, — лежит в королевском замке, в покоях Даттама. Жив, не ранен, но немножко нездоров. Собирайтесь!
И вытряхнул из мешка крестьянский балахон. Сам он был в таком же.
— Я скоро, — сказал Бредшо, имея в виду спуститься в подвал, проверить замки, связаться с товарищами.
— Не скоро, а сейчас, — наставительно сказал сыщик и распахнул окно.
— Эка, — сказал он, — кричат! И петухов теперь не нужно!
Бредшо с сыщиком выскочили во двор, а толпа была уже у ворот. Сыщик пихнул Бредшо в дворовую кухню и сам вскочил за ним. Через минуту в кухню ворвалась толпа.
— Экая, — сказал сыщик, — у хозяев отличная буза! А ну, ребята, выкатываем бочку.
Бочку вынесли и не столько распили, сколько пролили. Люди уже облепили дом, как муравьи — гнилую смокву.
— Куда! — Тихо сказал сыщик, заметив, что Бредшо норовит утечь за ворота. Не ходи поперек толпы, ходи с толпой!
Через два часа, когда у дома уже занялась крыша, и можно было расходиться, Сайлас Бредшо застенчиво осведомился у окружающих:
— А чего мы его собственно, жжем, братцы?
Знали не все, и один человек, от которого пахло морем и водорослями, разъяснил:
— Три часа назад королевский советник Ванвейлен и начальник тайной стражи Хаммар Кобчик заманили Белого Кречета в подземный храм и там, безрукого, убили. Бог, однако, на них разгневался: Хаммара Кобчика рассек на две половинки, а советника, говорят, поразил безумием.
Кто-то заметил:
— В этом деле, видать, и Арфарра-советник не без греха.
На него цыкнули:
— Не говори, чего не знаешь! — Кречета оттого и убили, что он был с Арфаррой-советником за народ.
У курятника всем желающим раздавали битую птицу.
— А живого куренка можно? — потупясь, осведомился сыщик.
Получил живого куренка, сунул его под мышку и сказал:
— Эх! Жалко, что не свинья! А ну, пошли отсюда!
Когда Даттам со своими людьми и со спутниками нашел мертвецов, Киссур Ятун понял, что Даттам был прав, и что Ванвейлен заманил брата в ловушку и хотел убить Ванвейлена.