— Так что же? — сказал один из стражников. — Мы уже и не застава? Была гора на краю мира, стала Государева Гора в центре провинции?
Господин Гайсин, начальник заставы, встретил караван в великом смущении.
Три года назад господин Гайсин надзирал за гончарным производством. Как-то раз секретарь Бариша принес экзарху его отчет и расставил везде красные галочки.
— Этот человек жаден и очень неумен, — сказал экзарх. Бариша возразил:
— Все берут. Его накажешь — другие встревожатся.
Экзарх сказал:
— Это неважно, откуда человек берет деньги. Важно, что он с ними делает потом. Надо поставить Гайсина на место, где его пороки способствовали бы не только его личному обогащению, но и всеобщему благу.
Но, конечно, Бариша был прав насчет того, что у экзарха не было привычки пугать людей, потому что чиновник с перепугу, что его когда хотят, тогда и посадят, начинает вытворять вовсе неизвестно что.
И вот, спустя неделю после этого разговора, зашел господин Гайсин в сад при малой городской управе, и видит: к коньку малого храма привязана маслобойка, у маслобойки сидит молоденькая служанка и качает маслобойку, как колыбельку. Господин Гайсин понял, что дурочка только что из деревни, потому что кто же в таком месте сбивает масло? А вокруг, как положено, спеют персики и сливы, виноград уже наливается бирюзой и яшмой, нежный пруд с уточками и селезнями, мостики с бронзовыми перилами перекинуты подобно радуге. Вечереет, и дневная жара спала, и воздух напоен ночными ароматами.
— Ах, — говорит Гайсин, — какой прекрасный сад! Хотел бы я быть белкой, чтобы порезвиться в его ветвях!
А новая служанка ничего не говорит, только качает колыбельку.
— Ах, — говорит господин Гайсин, — как прекрасно это озеро, поистине подобное небесному озеру! Хотел бы я быть удочкой, чтобы ловить рыбу в этом озере!
А новая служанка ничего не говорит, только качает маслобойку и краснеет.
— Ах, — говорит господин Гайсин, — как прозрачен этот ручеек! Я хотел бы быть мостиком, чтобы изогнуться над ним.
Тут новая служанка, не переставая качать колыбельки, говорит:
— Ах, сударь начальник, не подобает заниматься такими делами в таком месте.
— Гм, — говорит господин Гайсин, — однако это ты права! — И даже поразился такой тонкости в суждениях.
— У меня, — говорит девица, — есть домик в Нижнем Городе, а садик при нем — не мой. И если бы этот садик был мой, я охотно пустила бы вас им полюбоваться.
В общем, уговорились они, что вечером господин Гайсин осмотрит садик в Нижнем Городе.
Садик ему понравился, он в садике нагулялся вдоволь, и рыбы в озере наловил столько, что удочка его совсем устала, и повадился он в садик каждую ночь.
И вот через месяц, на рассвете уже, слышит — в дверь стучат.
— Беда, — шепчет женщина, — ведь это мой благоверный отыскал меня в городе.
Оглянулась: в комнате ширма, циновки, два ларя: большой и маленький.
— Лезь, — говорит — в большой ларь.
Гайсин полез, ни жив, ни мертв, глядит в щелочку: вперся деревенский мужик, ноги как пень, нечесаный, с солеными пятнами на рубахе, глядит на стенку, а на стенке — зеркальце, подарок Гайсина.
— Ах ты, — говорит, — сука, спуталась, в город утекла!
Тут они стали ругаться страшно, вся улица сбежалась.
— Ладно, — говорит эта деревенщина, — ты мне, порченая, не нужна пошли к судье на развод и добро делить.
А какое добро? Чугун, да медная ложка, да два резных ларя. Мужик все это подцепил, на телегу — и в суд. Гайсин лежит в ларе ни жив, ни мертв, нагишом, и молится, чтобы ларь на людях не открывали. «Хорошо, — думает, у нас не варварские обычаи, не публичный суд».
Вот их развели. Мужик вцепился в большой ларь и кричит:
— По справедливости большой ларь мой, а ты бери малый.
А женщина полезла ему в глаза, визжит:
— По справедливости большой ларь мой, а ты бери малый!
А Гайсин лежит в ларе ни жив, ни мертв, потому что он узнал судью по голосу, и думает: «Лучше бы у нас были варварские обычаи, чем попасться господину Арфарре». Потому что Гайсин знал, что Арфарра плотской мерзости в чиновниках не терпел.
Тут судья рассмеялся, подозвал стражника и говорит:
— Если по справедливости, — так руби оба ларя пополам, и дай им поровну.
Тут уж господин Гайсин не выдержал, выскочил из ларя, нагишом.
— Смилуйтесь, — кричит, — больше не буду! Готов хоть в село ехать, однако не докладывайте экзарху, а пуще — жене!
Арфарра так разгневался, что кровь пошла со лба. Прогнал мужиков, велел принести Гайсину одежду и сказал:
— Вы, я вижу, такой человек, который и в деревне порожний сад найдет. Пишите: сознавая ничтожность, прошу назначить начальником девятой заставы… И если, — добавил Арфарра, — замечу какое упущение по службе…
И вот третий год господин Гайсин жил на пограничной заставе и, действительно, за эти три года набеги на границу прекратились совершенно.
В чем тут было дело?
В том, что господин Гайсин был неумен и корыстолюбив.
Границу защищали горы, искусственные валы и сторожевые вышки: «линии и узлы». Смысл «узлов и линий» был, конечно, вовсе не в том, чтобы препятствовать вторжению войска. Варвары — это было не войско, а просто разбойники из-за границы. Налетит десяток-другой, награбит и поскорее спешит с награбленным обратно. Вот тут-то и приходили на помощь «узлы и линии». С «узлов» извещали о нападении, а пока варвары, нагруженные поклажей, копошились у валов, спешили люди из военных поселений, отбирали награбленное и брали заграничных разбойников в плен.