Вейская империя (Том 1-5) - Страница 183

183

«Если, — думал Бредшо, — перевести действия Баршарга на английский, это вышло бы вот что: провозгласил независимость Варнарайна, раздал государственные земли в частное пользование и хочет установить в нем республику. Это, однако, опасное дело — заниматься переводами с вейского. К черту! Улететь, доложиться — и пусть специалисты переводят. Опять же они могут с переводом опоздать: история не всегда на сносях».

Бредшо повернулся спиной к далекому лагерю и продолжал копать. Он был уже по плечи в земле, когда кто-то сверху сказал:

— Да, если бы ты так свое поле копал, то верно бы его не упустил!

Бредшо поднял глаза: на краю ямы стояли трое в желтых куртках, и двое из них натянули луки, а третий, с драной губой, подцепил и поволок к себе куртку с деньгами, с оружием.

— Хватит тебе, Хайша, народ обкрадывать, придется тебе на народ поработать, — продолжал Драная Губа.

Бредшо замер: его принимали за вчерашнего контрабандиста! Его выволокли из ямы, скрутили руки, для назидания съездили соляного вора по морде.

— Я не контрабандист, — сказал Бредшо.

Драная Губа уселся перед ним на корточки и стал потрошить одежду, умело и сноровисто, как хозяйка чистит рыбу.

— Ага, — сказал стражник, — не контрабандист. Вот у меня донесение есть, от Туша Большого Кувшина: приемный мой отец, Хайша Малый Кувшин, поехал брать соль в Козью-Заводь. Вот у меня перед глазами человек, который копает в Козьей-Заводи укрывище, лопату с собой принес… Но он, видите ли, не контрабандист. Так чего же ты тут копаешь, мил человек?

Тут Драная Губа замолк, потому что вытащил из куртки отличный кинжал с серебряной насечкой, с двумя рубинами в рукоятке, а потом мошну, шитую золотой гладью, с золотыми государями и желтыми бумажками. Сыщик пересчитал деньги, оглядел драную куртку, положил кошелек в рукав и спросил:

— Убил кого, аль ограбил? — Еще раз вытащил кошелек: — А работа-то храмовая, — сказал.

Другой стражник сказал:

— Похоже, что он тут не для мешка готовил место, а для человека. Поглядел безумными глазами на золото и прибавил: — Прямо как для себя и готовил!

— Так ты что тут делаешь? — спросил, не обращая, внимания Драная Губа.

Бредшо облизнул губы и ответил:

— Что храму надо, то и делаю.

— Храму?! — сотник беспокойно завертел головой. Страшные времена наступали в Харайне, и ходили такие слухи, что чиновников теперь будут назначать не из столицы, а из храма.

Бредшо прикрыл глаза и зевнул. Руки, скрученные за спиной, совсем онемели.

— Господин Арфарра и господин Даттам оставили меня в посаде Небесных Кузнецов, и будьте уверены, вам не поздоровиться от моей пропажи или ареста. Кошелек, однако, можете забрать себе: за хорошую службу и молчание.

— Складно врешь, — сказал Драная Губа. — Ладно, убирайся быстрей… И потянул кожаный ремень у запястий.

— Ну что, поймали вора? — раздался еще один голос, и на поляну вышли человек в парчовой куртке и еще один стражник.

— Ах, чтоб тебе! — дохнул на ухо Бредшо ярыжка. — Вечно принесет, когда не надо!

Драная Губа сказал:

— Так точно, поймали! — И тихо шепнул: — Смотри, Малый кувшин. Не скажешь про кошелек — пособлю. Скажешь — придется и за убийство отвечать.

Через полчаса Бредшо, привязанный к шесту и с кляпом во рту, чтоб не кричал всякого, ехал в лодке в столицу — на опознание. Сзади, но в пределах слышимости, стражники тихо обсуждали:

— Надо было его быстрее кончить, пока Большой не пришел.

— Ну да, а если он и вправду храмовый?

Бирюзовое Поместье главного миллионера страны, Даттама, располагалось в ста с лишним иршахчановых шагах от посада Белых Кузнецов и в сорока шагах от столицы провинции, Анхеля. Усадьба и окрестные земли принадлежали храму: храм — владел, Даттам — заведовал. То есть храму, по описи, принадлежала не усадьба, а озеро, с которого податей не возьмешь: и не мастерские, а амбары на берегу озера. Прямо как в сказке: глядит маленький Хуш и видит — Озеро, ныряет — а это Дворец.

Все было обставлено с вызывающей, невиданной пока землянами роскошью и окружено крепкой каменной стеной: Дом понемногу превращался в замок. Стена защищала, однако, не столько от неприятеля, сколько от постановления об аресте, и не столько от постановления об аресте, сколько от народного гнева. Стена шла по берегу озера, а на другом берегу шли склады, красильни и несколько длинных красных амбаров с прорубленными окнами: шерстяная фабрика.

Работа кипела. Завод шипел и вздрагивал, как мягкое звериное брюхо. Умирала в реке отравленная анилином рыба, и свалявшаяся пена билась по краям отмелей. В цехах плавала шерстяная пыль, разъедая руки ткачей и лишая их мужской силы, и близ шипящих чанов с мездряным клеем бабы с распаренными глазами шлихтовали нити основы, а Даттам, запершись с молодым изобретателем, обсуждал небывалую штучку, — проект станка, который будет работать не от силы человека, а от силы пара, наподобие старинной игрушки, известной еще со времен пятой династии.

Здесь находилось одно из последних звеньев затеянной Даттамом производственной цепи. Первой было королевство, где только и могли пасти овец и лам, — в империи всякая попытка согнать крестьян с земли, превратив ее в пастбище, неминуемо окончилась бы одним из страшных крестьянских бунтов, за которым последовали бы оргвыводу сверху (раз крестьяне бунтовали, значит их обидели!), да и населены варварские горы были не в пример реже. А затем — империя, где искусные ремесленники превращали привезенную шерсть в разноцветные ткани. И — центр всей этой цепочки Даттам, Даттам, без которого гигантское колесо фортуны — шерсть — деньги шерсть соскочило бы с оси и завертелось впустую. Глупые сеньоры в диких горах Варнарайна не знали бы, что делать с таким количеством шерсти, а ремесленники империи не знали бы, откуда взять сырье.

183