Белобрысому парню из посада упоминание о законах Иршахчана не очень-то понравилось, потому что у его отца была кожевенная мастерская, но про бога-ростовщика он был согласен.
— Ум государя в плену у колдунов, — сказал посадский парень. — Мы должны уничтожить колдунов и развеять чары. К тому же всем известно, что вы, господин Рехетта, умеете колдовать не хуже шакуников и даже делали войска из бобов и рисовой бумаги.
Наместник молчал. Ему казалось подозрительным: как это парень так легко просочился сквозь араванову охрану?
— Я должен посоветоваться с моим небесным отцом, — сказал бывший пророк. — Я дам ответ утром.
Ванвейлен на рассвете вернулся в усадьбу Даттама, узнал, что Даттам в городе, бросился в город.
Новый приказчик Даттама, Нуш, выслушал его рассказ о посаде Небесных Кузнецов — это было одно из первых известий. Нуш был человеком неопытным и не очень умным, вчера лишь занявшим место пропавшего Миуса. А Даттам уехал с утра, куда — неизвестно. Нуш подумал: «Что ж, Арфарра, наконец, убрал конкурентов храма. Я поставлю хозяина в неловкое положение, сведя его с этим, прыгающим.»
— Ну, — сказал Нуш Ванвейлену, — как только Даттам вернется, ему сразу все доложат, а так, — пойдемте, поищем его по городу.
Взяли еще одного приказчика, Хоя, и пошли.
Базар на пристани был опять пуст, несмотря на рабочий день. Занавеси государственных лавок и мастерских были широко распахнуты, люди трудились старательно, как на сцене, и на задниках сцены, в соответствии с требованиями самого истинного реализма, древние государи улыбались звериными физиономиями.
На площади перед управой двое стражников лениво отгоняли мух от тела аравана Баршарга: тот качался в сером мешке над Серединным Океаном. Это был единственный публичный покойник в городе, если не считать каменных статуй небесных чиновников, улыбавшихся во все четыре стороны.
Ванвейлен подошел к покойнику и так долго на него глядел, что даже стражнику не понравилось:
— Чего смотришь! Не воскреснет, небось!
Ванвейлен отошел. Он уже понял, что приказчики Даттама не ищут, а ходят из харчевни в харчевню, да слушают, кто чего говорит, да читают декреты Касии. «Да! — подумал Ванвейлен, — это не Ламасса, на этот город гнев Небес за непокорство не обрушится!»
Ванвейлен спросил их мнение о новом режиме. Младшенький Хой рассеянно махнул рукой на полупустые улицы, где народ бродил с радостными и полыми лицами.
— Хорошо, — сказал он. — Чиновников — нет. Арестов — нет. Погромов тоже нет.
— Каких погромов?
— А после смены власти погромов. Справедливость — дело всенародное. Жнец колосья жнет, воробьи зернышки подбирают. Ведь если кто-то обогатился, то за счет народа, так? А если за счет народа, то ведь это только справедливо, чтоб народ отнятое обратно разделил, так?
— И то, — добавил спутник, — если не давать народу участвовать в грабежах, то он, несмышленый, чего доброго, не торжеству справедливости радовался, а арестованным бы сочувствовал.
— А сейчас почему тихо? — спросил Ванвейлен.
Приказчик Хой тяжело вздохнул и поглядел в безмятежное озеро перед центральной площадью, над которым, как на ветке мирового дерева, качался покойник.
— Может, Иров день, — неопределенно протянул он.
— Чего-чего? — не понял Ванвейлен.
— Иров день, — уже увереннее проговорил приказчик.
Он стал объяснять: в каждой провинции при столице есть желтый монастырь, и время от времени в нем объявляется великий Ир. Объявляется нечасто — раз в два-три года, по всей империи, а в одной и той же провинции и вовсе редко: обычно раз в тридцать, а то и пятьдесят лет. В Варнарайне последний раз Ир побывал тринадцать лет тому назад: как раз перед бунтом Небесных Кузнецов.
— И каков Ир из себя? — спросил Ванвейлен.
— Ну, самого-то Ира никто, кроме желтых монахов, не видит. Они люди праведные, не то что наша братия, шакуники. Если Ира небескорыстный человек увидит — с ума сойдет. Как Ир родится, — в городе праздник. Все управы нараспашку, чиновники народу кланяются, люди нагишом бегают, всех бесплатно кормят. Через неделю у Ира родится сын — один из желтых монахов. Он уже идет по всей провинции, людей лечит, будущее предсказывает. Это большое счастье — если Сын Ира прошел. Там и урожай выше, и люди здоровее. Да вы сами увидите. Иров день уже месяц назад как был. Сын Ира уходит на восток, возвращается с запада; через четыре-пять дней придет и к нам на фабрику.
— Стало быть, — спросил Ванвейлен, — месяц назад в Анхеле был Иров день, народ побегал голышом, посмеялся над властями, — и на десять лет успокоился? И что же, многие верят в сына Ира?
— А чего же не верить? — обиделся приказчик Хой. — Вон у тебя на шее божок-то болтается… Небось, тоже умеет лечить. А твоему божку против сына Ира — как уездному писцу против столичного хранителя покоев…
Приказчик Нуш не выдержал и захохотал.
— Ты его не слушай, господин, — сказал Нуш. — Это все глупости про Ира рассказывают. А что погромов нет, так это потому, что нищих мало. Раньше, если ты без общины или без цеха — значит, ты голь перекатная. А теперь ты маленький, да человек. Зачем человеку справедливость наводить, если у него кусок хлеба есть? Он бы и не прочь, да понимает: сегодня он справедливость чиновнику наведет, а завтра кто-нибудь — ему.
Возле колодца в нижнем городе толпились недовольные женщины: нынешней ночью из скважины ушла вода.