У господина эконома, Дии было маленькое усталое личико и необъятный живот. К еде он питал необъяснимую страсть: что ни попадется ему на глаза, то он и тащил в рот, спокойно мимо куска пройти не мог. Оттого, что он был так толст, он казался довольно старым: на самом деле ему было немногим более тридцати, — зато он бы и через двадцать лет выглядел точно также. Грустную историю его мы уже рассказали.
Самим домом занимался личный секретарь господина Андарза, холеный, красивый чиновник лет тридцати пяти с маленьким и совершенно бесстрастным лицом. Как и все люди с маленькими лицами, он казался еще моложе. На нем был щегольской синий кафтан с изображениями фениксов, резвящихся в садах. Брови у него были тщательно выщипаны, и кончики пальцев выкрашены хной. Звали его господин Иммани, и Шаваш мигом узнал в нем того человека, который утром лазил в чужой кабинет. Иммани скользнул взглядом по Шавашу, как по новой детали обстановки, и что-то проговорил сыну Андарза. Юноша вспыхнул и стал перебирать пальцами по кафтану, словно хотел вытащить оттуда блоху, — но возразить побоялся.
Андарз улыбнулся, завидев мальчишку.
— А, — сказал он, — ты здесь, маленький лисенок? — и, обращаясь к Нану:
— Представляете, хотел вчера украсть утку для своей сестры, забрался в сад, да так и заснул в гроте. Забавный, впрочем, мальчишка.
Карие глаза молодого гостя задумчиво сощурились, и он внимательно оглядел Шаваша.
— Ленивый мальчишка, сказал эконом, дерзок, и не знает приличий. Его поставили возглашать время, а он тут же полез трогать механизм. Если всякий болван будет трогать механизм, то фигурки вообще перестанут двигаться!
— А, голубчик, — сказал Андарз, — куда же тебя за такую провинность деть? В ткачи отправить?
Шаваш надулся. Он слыхал о мастерских в усадьбах, где рабы ткали и красили: ноги у них были кривые, глаза красные, и спали они, говорят, по три часа в день.
— Конечно, — сказал эконом Дия, — у меня как раз нехватка в чесальщиках.
Андарз задумчиво глядел на мальчишку.
— Как нехватка, — сказал первый секретарь Иммани, — неделю назад было сорок человек.
— А он их кормит одними оплеухами. Потом из косточек варит клей и продает его в Осуе, для большей прибыли, — сказал секретарь Теннак.
— Глупый варвар, — возмутился эконом, — что ты понимаешь в хозяйстве и прибыли?
— А то и понимаю, — ответил Теннак, что однажды твои рабочие защиплют тебя до смерти. Не в деньгах счастье, правда, господин Нан?
— Правда, — сказал молодой чиновник, — деньги — это еще не все. Тот, у кого семь миллионов, вполне может быть несчастней того, у кого пять миллионов.
Андарз засмеялся.
За обедом господин Нан был душою общества, рассказал историю о чиновнике, который поймал беса, резвившегося среди отчетов, и о том, как духи-щекотунчики сняли под свадьбу дворцовый павильон Танцующих Лебедей, после чего в павильоне постоянно принимались неправильные решения: и так забавно изображал духа-щекотунчика, что даже застенчивый Астак раскраснелся от смеха.
— Да, кстати, — спохватился Андарз, — я слыхал, — позавчера господин Нарай разбранил вас за какой-то проект? Чем ваш проект вы не понравился Нараю?
— Не знаю, — сказал Нан, — имею, однако, при себе копии…
И потянулся к папке.
— Вы с ума сошли, — сказал Андарз, — что я вам, Нарай, чтобы читать проекты? Хватит того, что иногда их надо подписывать.
Молодой сын Андарза, Астак перестал смеяться, и глаза его сделались, как у больной малиновки.
Уже подали дыню и фрукты, когда речь зашла об убитом чиновнике. Господин Андарз всплеснул рукавами и приказал своему секретарю Иммани отправиться в заречье, на улицу Белой Сирени, где жила вдова убитого чиновника.
— Возьми-как у нее все бумаги мужа, — сказал Андарз, — и скажи, что я оплачу все расходы на похороны. Из-за неожиданной смерти дом и имущество могут быть востребованы казной. Пусть она пока переселится в какую-нибудь из моих усадьб, а я похлопочу об имуществе.
— «Ага! — подумал Шаваш, — а если она не отдаст бумаги, то останется без дома и без имущества».
Изящный секретарь потер рукою рот и сказал:
— Улица Белой Сирени, — где это?
Все недоуменно переглянулись.
— Я знаю, где эта улица, — вмешался Шаваш от своих часов.
Андарз повернулся.
— Знаешь? Так иди с Иммани.
И пусть они пока идут на улицу Белой Сирени, а мы немного расскажем о господине Андарзе.
Императорский наставник Андарз был человек тонкий и нервный, от беззаботности легко переходил к величайшей грусти. Бывало: заплачет ночью в кабинете, кричит секретарю седлать коней, ехать в монастырь, — вот кони уже готовы, Андарз, посыпав голову пеплом, летит по улице: а на улице трактир. Андарз соскочит с коня и бежит в трактир, глядь, — а он уже хохочет вместе со всеми. Человек он был учености необычайной, но несколько странной. То вдруг примется изъяснять самую хитрую математику, то вдруг окажется, что он не знает семи причин падения последней династии, каковые причины, к слову сказать, под его же именем и были опубликованы: какой-то бедный чиновник умолил его одолжить труду свое имя. Андарз слегка увлекался черной магией, был отличный полководец и тонкий поэт. Пять лет назад, подавляя восстание в Чахаре, утопил провинцию в крови. Возвращаясь в столицу по топким осенним дорогам, он написал цикл лучших своих лирических стихотворений о временах года.
Господин Андарз был младшим сыном наместника Аракки. Юноша ни в чем не знал отказа, проводил дни на охоте и в отцовской библиотеке, был избалован и своенравен. Охотился он посереди развалин огромного города, в котором было легко подавлять бунты, так как жители разных кварталов жили слишком далеко друг на друга. Сплетничали, что он охотился не только на зверей, но и на людей и бесов. Однажды во время народного праздника монахи били в колотушки перед городским богом, чтобы привлечь внимание бога к молитвам и еде. У Андарза болела голова, юноша послал сказать им, чтобы они замолчали. Монахи воспротивились, и тогда Андарз сжег городского бога и колотушки, и пригрозил сжечь монахов. Народ был возмущен.