— Это здесь они дрались? — спросил Шаваш.
— Ага, — сказал привратник. — Вот, куст помяли. Что за времена! Сначала красильщик обедает с чиновником, а потом на него и лезет!
— А с чего это вы взяли, что он обедал с чиновником?
— Ну как же. Чиновник заказал два прибора: сказал, что ждет друга. Потом пришел этот красильщик и сел за стол.
— Да, — сказал Шаваш, — одно огорчение. Кто, спрашивается, войдет в заведение, где начинается беда?
— Твоя правда, — сказал привратник. — Вот, — прошло полчаса после драки, приходит старый клиент. Из такого, скажу тебе, дома…
Привратник развел руками.
— Огляделся, повертел носом, узнал про драку, — и сгинул. Ну ему-то что, а? Человек большого места… Я даже и хозяину не сказал, чтобы не прибил с досады.
Шаваш сообразил, что была ночь, и что кроме привратника, никто клиента не видел.
— А какого он места? — полюбопытствовал Шаваш.
— А тебе-то что? — насторожился привратник.
Шаваш вынул из кармана бронзовую монетку и показал привратнику. Привратник сунул монетку за щеку и сказал:
— А ну катись отсюда, полицейская сводня!
В проеме двери появился хозяин и подозрительно посмотрел на оборвыша: он не любил, когда слуги якшаются с людьми из шайки.
— Ах ты дурак, — тихо сказал Шаваш. — Видать, этот ваш клиент приходил сегодня, и побольше моего заплатил, чтобы вы не упоминали его имени, а?
Через минуту Шаваш был за воротами, на неширокой улице, заросшей увядшими сорняками. Стало быть, косматый красильщик, Дануш Моховик, врал. Он нашел Ахсая и учинил скандал. Из-за скандала Ахсай ушел, не дождавшись того человека, для которого и был заказан второй прибор. А через два часа Ахсай был убит. И лазоревое письмо, что бы это такое ни было, осталось у того человека, которого Ахсай не дождался.
Шаваш не прошел и двух шагов, как вдруг отскочил назад, за ребро стены, и озадаченно вгляделся в пробежавшую мимо него женскую фигурку. Женщина была одета в малиновую с оборками, юбку, и поверх головы имела прозрачный с кистями плащ. Эти плащи были в прошлом году великой роскошью, все дамы их носили. В этом году советник Нарай, порицая роскошь и понимая, что запретами с ней не совладать, постановил, что прозрачные плащи обязаны носить все девицы для катанья верхом. После этого приличные девушки перестали носить прозрачные с кистями плащи, и стал носить пуховые платки, расшитые павлинами.
Женщина пересекла улицу и исчезла в калитке трехэтажного дома, с закрытой деревянной галереей поверх стены, стоявшего почти напротив «Красной Тыквы». Перед домом стояла цеховая эмблема: бутылочная тыква была высушена и рассечена пополам, и верхний конец тыквы, напоминавший известное снаряжение мужчины, был воткнут в нижний конец тыквы, напоминавшей известную дырку у женщины.
Шаваш подумал и постучался в дом с веселой тыквой.
— Я с корзинкой к госпоже, — сказал мальчишка отворившей ему старухе, сунул ей под глаза корзинку и нахально скользнул по лестнице наверх, туда, где щелкнула затворяющаяся дверь.
Шаваш пихнулся в дверь и вошел. Девица, снимавшая плащ, обернулась и недовольно оскалилась, узнав мальчишку. Шаваш убедился, что не ошибся: это была та самая девица, которая ходила с Андарзом в грот.
— Тебе чего надо, — сказала Ная.
Шаваш переступил с ножки на ножку, не в силах сдержать смущения, а потом вынул из рукава шесть серебряных журавлей и протянул их девице:
— Вот… я… отдать… это мне господин Андарз тогда дал, в гроте….
Девица потупилась и робко спросила:
— А я тут при чем?
Мальчонка совсем застеснялся:
— Ну, — сказал он, — я подумал: если чиновник уединился в собственном гроте с девицею, и у него при себе деньги: то зачем же он взял их в грот, как не затем, чтобы отдать девице? И как только я это подумал, мне показалось, что я эти деньги украл.
Девица недоверчиво взяла деньги и сказала:
— Спасибо.
Через полчаса девица совсем развеселилась. Они вместе с Шавашем съели маринованную утку, и баранину, наструганную тонкими завитками, и белобокого пузанка, и сладости, похищающие ум и развлекающие душу, и девица одна выхлестала полкувшина пальмового вина. Девица ерошила мальчишке волосы и подкладывала ему в рот кусочки. Шаваш стеснялся и трепетал.
— Осмелюсь спросить, — осведомился Шаваш, — как же господин Андарз отличил вас? Неужели он сам, как говорится, посещает общинные луга?
— Нет, — сказала Ная, — это получилось через его секретаря Иммани. Видишь ли, я родом из Иниссы, и у нас в городе такой обычай: когда приезжает важное лицо, цензор или инспектор, красивейшие из казенных девушек встречают его обнаженными у ворот города, представляют разные сценки и состязаются в красоте. Девицы прямо-таки дерутся за право участия в этих сценах, потому что потом им цена вдвое дороже, а наилучшей инспектор присуждает венок и две сотни монет. И вот я получила этот венок и сидела с инспектором Иммани на пиру, и я так ему понравилась после этого пира, что он велел мне ехать в столицу.
— Если ты ему так понравилась, — спросил Шаваш, — почему он послал тебя в столицу, а не взял с собой?
— У него, — сказала девица, — было неспокойное поручение. Он ехал из столицы в Верхнюю Аракку и вез брату господина Андарза деньги для варварского войска. Он боялся, что по пути его ограбят.
— И что же? Ограбили?
— Представь себе! — сказала девица, — по пути туда все сошло спокойно, а на обратной дороге его ограбили! И не где нибудь, а под самой столицей, в Козьем Лесу!