Дверь отворилась: на пороге стоял господин Нан. Шаваш сразу заметил, что до талисмана «агава» чиновнику не было решительно никакого дела: более того, он откуда-то раздобыл ключи. Нан мягко повернул ключ в замке, огляделся. Он подошел к окну, задернул занавески и вынул из-под плаща фонарь в форме тыквы. Шаваш вспомнил, что у Нана карие глаза, и что, стало быть, чиновник гораздо хуже видит в темноте. Дело в том, что у Шаваша были глаза золотистого цвета, и люди с такими глазами видели в темноте, как кошки.
Чиновник вынул из рукава слуховую трубочку и, приложив ее к стене, принялся методично простукивать кабинет, с каждый шагом приближаясь к помосту, где за ширмой, ни жив ни мертв, сидел Шаваш. Право, трудно было сказать, что бы Шаваш предпочел в эту минуту: встречу с мертвым привратником или живым чиновником.
Чиновник подошел к самой ширме, и тут его усилия увенчались успехом: стена справа от помоста откликнулась на стук как-то не так. Чиновник довольно осклабился и принялся осматривать деревянные планки. Он поддел одну из планок и отложил ее в сторону. За планкой блеснула бронзовая скважина. Чиновник выбрал ключ из имевшихся у него в связке, и вставил ее внутрь. Кусок стены провернулся. Нан посмотрел в сейф и разинул рот. Потом, словно не веря себе, он вытащил из вместительного ящика то, что там лежало, и положил на стол.
Это была многократно изогнутая стеклянная трубка. Каждое из коленец трубки было перехвачено бронзовым кольцом и прикреплено к бронзовой раме, так что все сооружение напоминало челюсть собаки со стеклянными зубами. Шаваш бывал у алхимиков и знал, что эта штука стоит очень дорого и называется змеевик. Но зачем она Иммани? К тому же алхимики, учиняющие насилие над природой, преследовались не меньше, чем воры, учиняющие насилие над людьми, а денег почти не имели, так как насиловать природу было неприбыльно.
Нан вытащил из кармана нож-кочедык и процарапал на бронзе еле видную полоску. Убрал змеевик обратно и закрыл тайник. Может, так было еще что, но Шаваш не видел.
Наконец Нан подошел к письменному столу, поставил фонарь на краешек стола и стал пробовать, один за другим, ключи. Третий ключ подошел. Нан дернул на себя ящик: фонарь затрепетал, соскользнул со стола и погас, шлепнувшись об пол. Чиновник выругался и наклонился, ища фонарь.
Шаваш ужом скользнул к лестнице и взлетел на второй этаж. Чиновник замер, вертя головой и вглядываясь в темноту: но без фонаря он был слеп, как крот.
Прошло еще минут пятнадцать, прежде чем Нан с фонарем поднялся в летнюю спальню: в спальне все было тихо, через узкие отдушины под потолком светились звезды. Нан приподнял полог, ощупал постель и насторожился: под подушкой лежало что-то твердое. Нан приподнял подушку, взял книжку, которую обнаружил под ней, и стал листать: он не прочел и двух страниц, как понял, что читает дневник покойника Ахсая.
Шаваш нашел молодого господина в беседке у пруда: тот положил голову на круглый столик и сладко спал. Шаваш разбудил его.
— А, — сказал Астак, — нашел?
— Нет, — сказал Шаваш, — а потом пришел этот чиновник, Нан, и я чудом удрал.
— И ты ничего не нашел?! — капризно сказал Астак.
Шаваш не стал ему разъяснять, что это было дело Астака, — сидеть на карауле, и что вместо того, чтобы выполнять свою часть уговора, молодой господин спал, как тритон зимой.
Мальчики прокрались по дорожкам сада. Астак вернулся в свою постель, а Шаваш — на лежанку.
— Интересно, — сказал Астак, — что Нану понадобилось у Иммани? И откуда у него ключи?
— Не знаю, — сказал Шаваш, — но думаю, что он подозревает Иммани в убийстве привратника. Господин Нан — справедливый чиновник. Ему не нравится, что какой-нибудь секретарь Иммани может ускользнуть от правосудия только потому, что он раб высокопоставленного вельможи.
Около второй ночной стражи Айр-Незим, судья Осуйского квартала согласно разрядным спискам империи, и посол Осуи в империи согласно разрядным спискам Осуи, стоял за конторкой и читал сборник упражнений о том, как познать Бога, — этот предмет его сильно занимал, и он посвящал ему все время, свободное от делания денег. Он как раз собирался очертить круг и вынуть из колбы беса по имени Шестиухий Черный, когда во дворе раздались голоса слуг и стук подков, и через минуту привратник доложил Айр-Незиму, что в его дом пожаловал господин Нан, новоназначенный судья десятого округа.
Айр-Незим в ужасе выронил колбу с бесом, оправил воротничок и сошел в нижнюю залу, занятую суконной лавкой.
Молодой чиновник нетерпеливо постукивал красным каблучком о пол, разглядывал черную листву, шевелящуюся за окном. Он был чисто выбрит, и от него приятно пахло инисским благовонием, которое в столичных лавках стоило пять ишевиков фунтик, а у Айр-Незимовой племянницы — четыре с половиной. Айр-Незим отметил, что об этой разнице в ценах стоит Нану сообщить.
Новый судья десятого округа поклонился и сказал:
— Прошу прощения за столь позднее вторжение! Но сегодня ночью ко мне прибежал сыщик и заявил, что он слышал, будто в портовом кабачке Золотой Кукиш толпа треплет троих осуйцев. Я немедленно выехал в кабачок, но не обнаружил никаких следов насилия. Тем не менее я почел своим долгом навестить вас, господин Айр-Незим: точно ли, что у вас никого не зарезали?
Айр-Незим немного помолчал. И ночи не проходило, чтобы кто-то не пустил слуха о драке между осуйскими матросами и народом, и каждый пятый из слухов оказывался верным. Обычно власти столицы не очень-то извинялись за потасовки. В случае чего, они еще брали штраф с осуйского квартала.