Вейская империя (Том 1-5) - Страница 261

261

— Я слыхал, что в этих местах бывает судебный чиновник по имени Нан. Это человек с лисьим хвостом и волчьими зубами, и я боюсь, что если меня показать твоей шайке, кто-нибудь из них проболтается с пьяных глаз, и от этого на нашу долю выпадут через Нана большие неприятности. Хочу поэтому устроить так, чтобы наша дружба осталась тайной. Из этого произойдет двойная выгода: мы сможем еще не раз наведаться в усадьбу, а добытое в этот раз разделим меж собой. Согласись, что когда одно и то же делят напополам, получается гораздо больше, чем когда одно и то же делят на двадцатерых.

«Экое разумное дитя» — восхитился про себя Свиной Зуб. Тут Шаваш изложил свой план, а напоследок сказал:

— А сейчас мне нужно пять ишевиков. Тут один человек попал из-за меня в беду, и он пропадет без пяти ишевиков. Я хочу, чтоб этот человек остался цел, что бы ни случилось со мной ночью, а если все сойдет как надо, ты можешь забрать из моей доли пятнадцать ишевиков.

Свиной Зуб дал ему пять ишевиков.

Шаваш навестил хозяйку Таси. Он отдал ей пять золотых и они объяснили Тасе, что делать, когда придут стражники. Провожая Шаваша, хозяйка сказала:

— Шаваш, на тебе лица нет! Как ты заполучил эти деньги?

Шаваш показал на часовню напротив: а на часовне, по указанию господина Нарая, был нарисован бог богатства в виде огромной свиньи, испражняющейся золотыми монетами:

— Как-как! Накакал!

И был таков.

Днем господин Андарз прибыл во дворец. Он застал государя в кабинете: тот, облокотившись на столик, слушал доклад советника Нарая. Со своими большими карими глазами, с бровями, изогнутыми наподобие листа антурии, в голубой куртке, вышитой гуляющими павлинами, государь был прелестен. Справа от него лежала печать для утверждения бумаг, которым суждено было стать указами, а слева — бронзовый нож для разрезания бумаг, которым это было не суждено. А на столике, близ государя, Андарз заметил старинную «Книгу наставлений», — это была любимая книга Нарая, на которую Андарз написал вот уже три эпиграммы, но так и не прочел до конца.

Указ, который читал Нарай, запрещал торговлю с Осуей. Нарай кончил, и государь спросил, есть ли у Андарза возражения.

— Никаких, — сказал Андарз. — Почему бы господину Нараю не издать указ о том, чтобы небо выкрасили в желтый цвет?

— Потому что, — совершенно серьезно ответил Нарай, — это не дело чиновника — вмешиваться в распорядок движения звезд. Боги поддерживают строжайший порядок на небе, а чиновники должны поддерживать строжайший порядок на земле. Если солнце перестанет всходить и заходить в точно расчисленное время, погибнут люди и звери! Если товары перестанут продаваться по цене, указанной государством, погибнет государство! Посему не следует издавать указы о цвете неба и следует издавать указы о запрещении торговли!

Государь слушал Нарая с явным удовольствием, опираясь правой рукой на «Книгу Наставлений».

— Государь! — сказал Андарз. — Разумный правитель не подписывает невыполнимых указов! Если мы опубликуем этот указ, мы не сможем его осуществить! Если мы конфискуем богатства осуйских купцов, то Осуя употребит деньги на то, чтобы нанять варваров и разорить земли империи!

— Довольно, господин Андарз, — сказал государь. — Ваши подворья кишат осуйскими банкирами, ваши гавани переполнены осуйскими судами! Я не желаю слушать, как вы защищаете город, в котором вы провели шесть месяцев! Шесть месяцев я тосковал без вас, а вы — вы устремились к осуйским взяткам!

— Я не устремился, — сказал Андарз, бледнея, — я был сослан.

— Сослан ко взяткам?

— Руш выслал меня из столицы, чтобы причинить вам боль.

— Что вы так ненавидите Руша, Андарз? Или вы хотите сказать, что моя мать не умела выбирать министров? Едва мать моя умерла, вы не успокоились, пока не добились его казни! Боже мой! Тело, которое ласкала моя мать, рвала на части глупая толпа, руки, которые обнимали, достались воронам!

— Мне кажется, — проговорил Андарз, — обвинение Рушу зачитывал господин Нарай…

— Нарай ненавидел Руша за вред, приносимый им государству, а за что ненавидели Руша вы?

— Да, — сказал Андарз с кривой улыбкой, — до государства мне дела не было. Я ненавидел Руша за то, что он ненавидел вас.

— Да, — промолвил государь, закусив губку, — в детстве я был уверен в вашей преданности. Но теперь: разве могла мать назначить моим наставником человека, который не был ей безусловно предан? Отчего вас ненавидел Руш?

— Он опасался моего влияния на вас.

— На меня или мою мать?

— Государь, что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, — проговорил государь, задыхаясь и трепеща, как карась на удочке, что десять на посту наставника государя мог продержаться только человек, бывший любовником моей матери.

Андарз побледнел. Признаться, при дворе нашлось бы мало статных чиновников, которых государыня не отведала, было то и с Андарзом, но, как говорится, если ты два раза побывал со своим пестом в чужой ступке, это еще не повод называться мельником! Впрочем, Андарз очень предусмотрительно не стал говорить государю, как обстояло дело. Он повернулся к Нараю и сказал:

— Вы лжец, советник Нарай, — и это нетрудно доказать. Если бы я был любовником государыни — неужели бы я не написал для нее ничего, кроме трех од на ее именины!

Нарай побледнел. Действительно: любого другого человека в империи можно было обвинить в тайном прелюбодеянии, но о каждом прелюбодеянии господина Андарза было известно в трактирах и на перекрестках, и нередко с самыми циничными подробностями.

261