Вейская империя (Том 1-5) - Страница 275

275

И пьяный чиновник уронил голову на стол.

Варвар озадачился, а вскоре поднялся с места и пошел поднести рог певцу, игравшему на лютне в дальнем конце зала.

Когда варвар ушел, к Нану незаметно приблизился секретарь Иммани.

— Господин Нан, — зашипел он, — что вы себе позволяете? Вы что, травы наглотались? Над Залой Облачных Чертогов никогда не было никакой крыши, кроме серебряной сетки! Золотых львов никто не продавал!

— Тише, — сказал Нан, безо всякой пьянки в голосе, — я знаю, что я себе позволяю.

Между тем король вернулся с певцом, и тот начал петь одну за другой песни о походах Андарза: и все это были славные песни. А затем он спел новую песню, и эта была та самая песня о Черном Бужве, который сражался впереди короля на стене города, и который пригрозил королю бесчестьем, если тот не будет править по совести. Сын короля, Маленькая Куница, дал певцу золота и сказал:

— Это неплохая песня, — но сдается мне, что господин Андарз сочинил бы об этом песню получше!

— А ведь и правда, — сказал человек по имени Каба Деревянный Башмак, — провинция погибла из-за жадности наместника! Господин Андарз подписал указ о взяточничестве своего брата, почему бы ему не написать об этом песню?

Андарз поднял голову и поглядел на Кабу этаким тараканьим глазом, а король заметил это и сказал:

— Не пори чепухи, Каба! Одно — подписать указ, а другое — написать о таком деле песню!

Росомаха, желая сгладить впечатление от случившегося, взял за шкирку Шаваша и поставил его на стол:

— А ну-ка, покидай свои шарики, — и, вздохнув, прибавил вполголоса: а все-таки это была бы прекрасная песня, если б ее написал Андарз.

Шаваш стал между сладкими дынями и фруктами, запеченными в тесте, вынул из корзинки семь гибких колец и стал их подкидывать. Кольца закрутились в воздухе, подобно разноцветным бабочкам. Король наблюдал за мальчишкой, разинув рот. Если бы дело было на рынке, сообщник Шаваша непременно срезал бы у него в этот миг кошелек.

— А, — сказал король, — не такое уж это дорогое дело, — подкидывать в воздух круглый прут! А вон у левой стены стоят кувшинчики: покидай-ка их!

С этими словами король подошел к стене, сгреб с полки три стоявших там вазы и стал швырять их Шавашу одну за другой: а Шаваш их ловил.

Это были ламасские вазы из собрания господина Андарза: только десяток таких ваз, может быть, и осталось по всей ойкумене, и больше этих фарфоровых вазочек Андарз любил только сына. Андарз, побледнев, положил убить про себя мальчишку, если с вазами что-то случится.

Шаваш покидал-покидал вазочки, и они остались целы. Андарз и гости стали смеяться и хлопать в ладоши, а варвара взяла зависть. Он еще не забыл, что Андарз выразил нежелание сочинить песню о своем брате. Он сгреб вазы и сказал:

— Подумаешь! Каждый может удостоить похвалы от господина Андарза за то, что не разбил эти вазы! А вот я могу их разбить, и все равно меня похвалят!

И шваркнул все три вазы о пол.

Утром, расставаясь, Андарз подарил гостю меч старинной работы, драгоценное янтарное ожерелье, меховой плащ на златотканой подкладке, и много штук шелка и виссона.

— Все мое добро в вашем распоряжении, — сказал Андарз, — чем я, ничтожнейший, могу порадовать гостя?

В это время через двор, как на грех, проходил Шаваш.

— Господин Андарз, — сказал король, кланяясь, — подарите мне этого мальчишечку: он вчера славно меня позабавил.

Господин Андарз наклонил голову, но не посмел отказать варвару. Он подозвал к себе Шаваша и сказал:

— Я хочу подарить тебя королю Аннару: иди с ним.

— Долгового раба нельзя дарить без его согласия, — дерзко возразил Шаваш.

Король ужасно изумился:

— Что же за порядки в этой стране! — сказал он, — если человек, который вершит судьбы государства, не имеет права продать своего слугу?

А Шаваш упал в ноги Андарзу и запричитал:

— Никуда я не уйду от вас, господин.

Императорский наставник страшно разгневался. Он приказал выпороть Шаваша и вскричал:

— Либо ты отправишься завтра же к прекрасному королю, либо я пошлю тебя на кружевной завод, чтобы ты не думал, будто у варваров тебе будет хуже, чем у меня.

Шаваша выпороли не очень сильно. Он не спал всю ночь и думал о далеких северных варварах, которые не знают домов и земледелия, а живут в шатрах и питаются молоком кобылиц, и о княжеском городе Инехе, далеко в горах, богатом городе: склады его ломятся от награбленного и унесенного, подземелья его полны пленниками из империи.

Надобно сказать, что нрав народа очень переменчив, и прибытие варварского посольства сильно расстроило население столицы. Все доводы о покорности короля, так хорошо звучавшие во дворце, были совершенно потеряны для народу. Народу казалось, что будет гораздо лучше, если варвары будут платить дань империи, а не империя — жалованье варварам. Народ был возмущен утратой провинции и поведением Нарая. Черт знает что за глупый народ: ведь, казалось бы, это у государя пропала провинция и налоги, — но государь был согласен с доводами Нарая. А какое дело горшечнику или башмачнику, который и за ворота квартала-то только в праздник ходит, — до провинции за речными переправами и горными хребтами? А горшечник рыдает.

О причинах варварского посольства в городе говорили по-разному. Рассказывали ту самую басню про Черного Бужву, который, собственно, и сдал город. Говорили также, что наместник Хамавн, идя на войну, пренебрег ежегодными церемониями в честь Бужвы и даже обозвал его «дерьмом собачьим» — и лазутчики варваров, услышав об этом, проникли в храм и принесли Бужве жертвы, умоляя о победе. Перед городским храмом росло священное дерево, отросток Золотого Дерева из императорского сада, без которого в провинциях не бывает урожаев и налогов: наместник перед бегством срубил это дерево, и рассказывали, что варвар приехал к государю за новым ростком.

275