— Нечего смотреть, — сказал чиновник, — этим зубом ты уже ничего не съешь.
Барсук достал из-за пояса секиру. Широкое лицо Барсука пошло пятнами, в бороде застряли крошки с княжьего стола, но чересчур пьян он никак не был. Его никто не останавливал: стало быть, либо Маанари было все равно, когда именно убить вейского чиновника, либо князь и вовсе заранее поручил Барсуку приятное дело.
Барсук взмахнул мечом, но Нан вовремя увернулся и ухватил Барсука за запястье. Секунду они стояли, сцепившись, дыша друг другу в лицо, потом Барсук изловчился и перекинул Нана через себя.
Нан полетел на землю и тут же кувыркнулся через голову. Вовремя там, где лежал Нан, в пол вонзился кончик барсукова меча. Еще кувырок — и снова Барсук опоздал. На этот раз Барсук вонзил меч в пол с такой силой, что некоторое время не мог вытащить. Нан тем временем вскочил на ноги и попятился к столу, лихорадочно шаря позади себя. Нан помнил, что на столе из дичи в изобилии торчали ножи, и хотя нож — не лучшая штука против меча, это все же лучше, чем ничего.
Наконец Нан схватил нож, и в ту же секунду Барсук снова налетел на него, визжа, как разъяренная кошка.
Нан отпрыгнул за деревянного идола, сидевшего во главе стола. Барсук на мгновенье замешкался, не желая рубить собственного предка. Это промедление оказалось для него роковым: Нан вынырнул из-под идола. Одной рукой он перехватил меч у гарды, а другой молча вонзил нож Барсуку в горло. И был этот удар нанесен с такой силой, что нож прошел горло насквозь и застрял между шейной костью и позвонком, а горло у Барсука было жирное и крепкое, что у твоего вола. Барсук полетел на пол и тут же умер.
Нан выпрямился и оглядел пирующих. Двое дружинников бросились к мертвому Барсуку, а остальные вскочили на столы и затанцевали в восторге от удачного боя.
— На тебе одежда вейца, но душа горца, — громко произнес князь Маанари. — Разве бы ты пришел сюда, если бы был слаб, как цыпленок, — в умном и тяжелом взгляде Маанари было восхищение, но не удовольствие.
— Возьмем его в дружину, князь, — предложил кто-то на весь шатер.
— Слушай, — прошелестел Нану на ухо чей-то голос, — теперь и отряд Барсука твой, и сука его, и конь, и две женщины, — ту, которая рыжая, ты отдай князю, потому что это из-за нее у них был спор.
— Он колдун! — закричал кто-то из людей, обступивших Большого Барсука, но заявление успеха не имело: вся дружина очень хорошо знала, что кулаками не колдуют.
— Его колдовство сильнее Тоошокова, — опять закричал приятель Барсука.
Шаман авторитетно вмешался: нет в мире дружины сильнее ветхов, потому что нет в мире ведуна сильнее его.
— Ир, — сказал Нан громко, — сильнее Тоошока, и он это знает. Он ходил беседовать с ним, но сбежал.
Люди слушали его внимательно, как слушают тех, кто умеет драться.
— Великий Ир, — сказал Нан, — пришел в этом году в Харайн, чтобы спасти его. Он вынул жилы из вашего тела и мозг из ваших костей и даже сейчас, вместо того, чтоб напасть на нас, вы ждете, пока сын Ира именем Ира поднимет против вас весь Харайн.
Слова Нана произвели некоторое впечатление. Чему он, впрочем, был обязан не содержанием речи, а своей победой над Барсуком.
— Сыны Ира, — сказал шаман Тоошок ехидным голосом, — неплохие шаманы. Они ходят до восьмого неба, потому что сам Ир живет на восьмом небе. А я, старый Тоошок, умею ходить на трехсотое, — и Тоошок с неожиданной ловкостью подпрыгнул, взмахнув плеткой.
Нан презрительно засопел.
— А, — сказал он, — восьмое небо сильнее трехсотого. Сыны Ира не лгут и не видят лживых снов, и когда они говорят, что вы лечат человека, они его обязательно вылечивают.
— И ты, вейский чиновник, думаешь, что в этом — сила Ира? насмешливо спросил Тоошок. — Сын Ира может вылечить больного, но не может покалечить здорового! Куда годится шаман, который не умеет даже порчи наслать!
— И однако, — возразил Нан, — ты приходил поклониться Иру.
Краем глаза Нан заметил, как вошел в шатер молодой воин, пробрался к князю и стал что-то толковать ему на ухо. Маанари довольно улыбался, оглаживал рукой бороду, масляно глядел на Нана.
— Я пришел убедиться, что это не бог, а меньшая половина бога, возразил шаман. — Я пришел убедиться, что те, кто поклоняется такому богу, как Ир, непременно проиграют войну.
В эту секунду Нан почувствовал, как острое лезвие кинжала осторожно потерлось о его лопатку, словно костяной крючок о рыбью губу, и тут же его ухватили за руки, на этот раз цепко и толково.
Князь Маанари глядел на вейского чиновника лениво и плотоядно, как кот на мышь.
— Ты явился в наш лагерь, — сказал он, — чтоб сглазить меня и посеять смуту в моей дружине. У тебя длинный язык, веец, но я позволил тебе говорить, чтобы все видели: у меня нет тайн от моего народа. Но сейчас у нас есть серьезные дела, которые мы обсудим и без твоей подсказки. — И, подводя итог демократической дискуссии, князь распорядился: — «Уведите его».
Нан, не сопротивляясь, вышел из шатра. Сразу же за порогом ему вновь тщательно закрутили за спиной руки и только потом убрали от спины кинжал. Князь развлекался речами вейского чиновника, дожидаясь важных вестей, — и Нан с тоской предчувствовал, каких именно…
Нана провели через весь лагерь и впихнули в маленькую па латку в северном углу. В палатке было душно и темно. Тут Нана связали целиком, так, что он не мог пошевелиться, и кинули на щедро отмеренную кучу соломы. Двое ветхов расположились у входа. «Ну и предосторожности», — подумал Нан. Сопровождающий насмешливо справился, нет ли у вейского чиновника каких-либо особых желаний?