— Выспаться в последний раз, — буркнул Нан. Ветх засмеялся, кивнул одобрительно и вышел.
Нан пролежал на соломе остаток дня, напрасно пытаясь устроиться поудобнее.
Не прошло и пяти минут, как столичный чиновник понял, что тюфячок ему придется разделить с изрядной компанией вошек, — и некого было распечь за антисанитарное состояние казенной гостиницы. Вожди обсудили дела, и в лагере началось народное собрание. Все-таки дружины что-то не поделили: то ли лишний горшок каши, то ли будущую завоеванную империю. Нан надеялся, что и его собственные слова могли выйти Маанари боком — вот втемяшатся они в голову какому-нибудь военачальнику, брякнет он их вслух… Все-таки народные собрания должны быть не менее непредсказуемы, чем закрытые переговоры…
Два сторожа воротились с собрания и стали рассуждать о богатствах столицы империи. Представления об этих богатствах у них были самые приблизительные. Один из дружинников сказал, что посереди Небесного Града есть золотой шатер о тысяче колышков. В шатре может пировать целое войско, а посереди шатра стоит дерево с золотыми яблоками, и этих яблок столько, что если каждый дружинник Маанари возьмет по яблоку, то еще десять яблок останется самому Маанари.
— Эки бабьи сказки, — равнодушно сказал второй дружинник, — таких деревьев не бывает. А вот я рассчитываю, что у такого князя, как император, кобылиц должно быть не меньше двух тысяч, и молоко из-под них всегда свежее, и свиные стада вряд ли плохи.
К вечеру, широко шагая, в палатку вошли двое, шуганув стражников. Князь Маанари непринужденно, как на постель больного друга, сел на солому у изголовья Нана. Нан перекатился на спину и стал вглядываться в темное отверстие входа, где стоял второй человек, одетый по-вейски, в джутовых башмаках с об мотками, серых штанах и лиловой подпоясанной куртке.
— Я пришел сказать тебе спасибо, инспектор, — заговорил Маанари. — Ты убрал у меня с пути лишнего и трусливого союзника и подарил мне союзника храброго и нужного.
Нан выматерился про себя. То, чего он боялся, произошло.
— Вы мне любезно сообщили, господин инспектор, — раздался с порога насмешливый голос, — что горцы в этом году разоряют деревни дотла. А как же вы забыли сказать, что разоренное-то они сбывали господину Айцару, который теперь, вашими стараниями, набольший в провинции.
Мятежник Кархтар, нагнувшись, вошел и сел рядом с Маанари. Глаза его чуть поблескивали в сумерках.
— Набольший? — спросил Нан. — Значит, араван Нарай арестован?
— Араван Нарай мертв.
Нан закрыл глаза.
— И вы решили отомстить за его смерть?
— Смерть чиновника — не повод для мести, — сказал Кархтар, поднимаясь с соломы вслед за князем.
— Постойте, князь, — позвал Нан вслед. Маанари с готовностью остановился.
— Вы сегодня потеряли день, сидя в лагере. Вы ждали, пока к вам присоединятся разбойничьи шайки?
— Я ждал, пока ко мне присоединятся единственные люди в империи, которые умеют воевать, — отчеканил князь на своем великолепном вейском и вышел.
Вот теперь стало слышно, как в лагере начинается предпоходное шевеление.
Нан лежал и думал о том, что ветхи не трогали Ира, потому что Ир нужен лишь тем, у кого нет меча или кто не верит в абсолютную силу оружия. Но араван мертв и, следовательно, сыном Ира быть не мог, наместник покидал ночью свой покой, чтоб переспать со шлюшкой, Айцар — чтобы побеседовать с Роджерсом.
Значит, Ир — либо в руках землянина, либо исчез сам. В последнем случае не произойдет ничего, в первом — произойдет что-то очень неожиданное для всех сторон.
Конечно, всегда есть шанс, что Келли просто застрелит шустрого Лунного Брата, но больше шансов на то, что оправдается поверье: сына Ира нельзя не только убить — нельзя захотеть убить…
Но каковы бы ни были у будущего избранника планы переустройства мира — он, скорее всего, рассчитывал их проповедовать крестьянам и чиновникам, а не князю Маанари. Интересно: повлияет ли на его социальные расчеты такая посторонняя мелочь, как вражеское завоевание? Или сын Ира, наоборот, решит, что Маанари — как раз то, что нужно для про ведения его замыслов в жизнь? Или обратится сам в новую веру?
Маанари имел шанс добраться до вейского трона призвав себе на помощь всех недовольных Веи и объявив себя новым воплощением Иршахчана.
Маанари не имел шансов удержаться у власти, уничтожая социальный костяк Веи. Другое дело — уничтожить то, что казалось на этом костяке наростом, деформацией, гнилью. А гнилью было все: и казнокрадство чиновника, и продажность судьи, и оборотистость предпринимателя, и разрушение общины, и зло употребление вельмож, и скачущие цены на городских рынках, и нарушение государственных монополий…
Нан лишь избавил Маанари от неперспективного союзника. Завтра весь Нижний Город будет на стороне князя. Ну что ж: в истории Веи бунтовщики присоединялись то к вражеским, то к правительственным войскам: смотря по тому, кто казался сильнее.
Уже совсем стемнело. В палатку внесли светильник, сразу же запахло прогорклым паленым жиром, и вслед за ним, пригнувшись, вновь вошел князь Маанари.
Князь сел, подвинув светильник так, чтоб его лицо оставалось в тени за столбом, а Наново было освещено, и осторожно попытался просунуть палец под стягивавшую Нана веревку. У него ничего не вышло, он удовлетворенно хмыкнул и сказал:
— Ты уж извини, что тебя так крепко связали. Мы тебя не хотели так крепко связывать, но ты так хорошо дерешься. Где это ты так научился драться? Если б ваши войска дрались, как ты, я бы сидел в западных горах; а если б мои войска дрались, как ты, я бы не нуждался даже в этом Кархтаре…