— У капкана-то твоего — волчьи зубы, — заметил Киссур, вытряхивая зайца из шкурки.
Поели, попили, старик недовольно спросил Киссура:
— Зачем пришел?
— Почтеннейший, — сказал Киссур, — где мне найти яшмового аравана Арфарру?
Колдун вздыбился, — какой колдун не ревнует к чужой славе? На щеках его проступили два пятна синих, а сверху — два пятна красных.
— Учитель мой, — сказал колдун, — умел сдувать горы, мог сидеть на колосе, не сминая его. О чем ты хочешь спросить яшмового аравана? Спроси у меня — на что тебе этот обманщик?
— Почему обманщик? — возмутился Киссур.
— Потому что людей обманул и страну погубил.
— Какую страну?
— Горный Варнарайн.
— Горный Варнарайн, — возразил Киссур Белый Кречет, — не страна, а часть империи. И я думаю, что этот человек сделал великое дело, потому что без него король из рода Аломов, может статься, захватил бы империю, и это была бы несправедливая война.
— А когда империя захватила Варнарайн, — взвизгнул колдун, — это какая война?
— Это война справедливая, — ответил Киссур.
— А какая ж разница?
— Когда государство подчиняет варваров, и учит их сеять зерно и читать книги — это справедливая война. А когда варвары подчиняют государство и превращают города в волчьи логова, а поля — в пастбища — это несправедливая война. И когда мятежники превращают поля в пустоши — это тоже несправедливая война.
— Ладно, — прервал колдун, — ум ты свой показал, иди-ка поколи дрова.
Киссур рассердился:
— Вы просили меня высказать свои соображения, и я их высказал. Вы меня перебили — не лучше ль было вообще не спрашивать? Вам не понравилось, что я отвечал умно, — лучше ли было бы, если б я ответил глупо?
Старик на это ничего не сказал, и Киссур пошел колоть дрова.
Когда Киссур вышел, Мелия отдал старику книги, которые положил ему в мешок отец, узнав о том, куда собрался сын. Старик спросил Мелию, зачем он пришел, и Мелия ответил:
— Почтеннейший! Я трижды сдавал экзамены в столице: так, однако, и не удалось побывать в зале Ста Полей, повидать Золотое Дерево.
Проще говоря, Мелия трижды проваливался и не попадал в Залу Ста Полей, где объявляют имена прошедших конкурс.
— Говорят, — продолжал Мелия, — у вас есть пожелай-зеркало, что в него увидишь, то и сбудется: покажите мне Золотое Дерево.
Старик распустил свои волосы, обвел вокруг Мелии круг и начал колдовать. Вынул вдруг у Мелии из рукава персиковую косточку и бросил ее на пол. Косточка сомлела, треснула и начала расти: вот уже показался третий лист, пятый, вот затрещала крыша. «Распуститесь» — сказал старик, и дерево вдруг покрылось цветами. «Созрейте», — вскричал старик, и на ветвях повисли желтые персики. Тут Мелия понял, что это морок, вскочил и цап за сук! Колдун вскрикнул, а Мелия почувствовал, что втекает в дерево: вот уже пальцы его превратились в ветки, вот по жилам пробежал кислый древесный сок. Тут Мелия застонал, почувствовав, как крошат кору повилика и время, страшная боль пронзила его: это под землей точила его корни мышь. Мелия глянул вниз: ба, да это вовсе не персик, а старая катальпа у часовни Серого Дракона.
Под катальпой горит костер, вокруг сидят восемь человек, двое отошли в сторонку, и тот, кто повыше, наставляет собеседника:
— Мелию пропустите вперед, а второго — сеткой, сеткой! Не бойтесь: дела не станут возбуждать ввиду невероятности улик, а госпоже Архизе мы скажем, что это колдун якшается с разбойниками и указывает им людей для грабежа. Госпожа Архиза озлобится на колдуна.
Мелия, ужаснувшись, повалился ниц, — закричал, раздираясь, ствол, корни выворотило из земли…
Старик схватил Мелию за шкирку:
— Нынче много охотников списать свои грехи на колдунов и разбойников! Только попробуй!
Мелия жмурил глаза от страха.
— Да я… Только напугать… Господин Ханда просил. Из заботы о госпоже Архизе! Первый министр нынче — опора небу, крыша земле! А госпожа Архиза доверяет провинившемуся перед ним преступнику!
Киссур и Мелия переночевали в хижине старика и уехали утром. Старик спросил Киссура на прощание:
— Ну хорошо, когда государь воюет против сырых варваров — это, стало быть, справедливая война. А если б нашлись такие люди, по сравнению с которыми мы все были бы как варвары по сравнению с ойкуменой, и пожелали бы нас завоевать, — ты бы тоже сказал, что это справедливая война?
Мысль, что кто-то может быть сильнее и мудрее государя, показалась Киссуру нелепой. Он с насмешкой оглядел вонючую комнатку, промасленную бумагу на окошке, и промолвил, что в мире нет никого сильней государя и ничего прекрасней Золотого Дерева в зале Ста Полей, и дерево это будет стоять вечно, если только мыши не подточат его корни.
На обратном пути Мелия был зол и молчалив. Он наконец сообразил, что старик, конечно, ничего не мог знать, и Мелия увидел в магическом кругу то, что подсказывала нечистая совесть.
Подъехали к храму Серого Дракона и застали там толпу крестьян: ночью повалилась старая катальпа, катальпой подмяло стену, а стеной — костер и восьмерых человек с разбойничьими снастями и чиновничьими документами.
Погожим осенним днем, у развилки в Лазоревом Лесу, Киссур Белый Кречет нагнал яшмового аравана, — тот стоял у дороги и чертил в пыли дикие знаки, потом повернулся и пошел. Киссур спешился и пошел за ним следом. Больше никого на дороге не было.
— У меня в саду, — сказал Киссур, — отец посадил орех, но орех вырос бесплодный. Пришел чужак и посадил другой орех, очень обильный. А теперь в сад повадился местный инспектор, потому что по закону двух орехов, ты знаешь, на двор не положено. Я все хитрил и откупался, а сил моих нет, и я хочу тебя спросить, какой из орехов мне срубить: бесплодный отцовский, или плодовитый чужой?