Вейская империя (Том 1-5) - Страница 436

436

— Да пусть он сам пощупает! Как раз тепленькие!

Яшмовый араван, однако, не стал щупать пампушек, а улыбнулся и сказал, что устал и не хочет ничего, кроме чаю. Яшмовый араван огляделся и увидел, что слева от него сидит разбойник Ниш, а справа — разбойник Кон-коноплянка, и тяжело вздохнул. Было заметно, что ему это мало понравилось; а в то же время он был чем-то польщен, что сидит между двумя разбойниками.

А Киссур поел пампушки, потом пирог, потом кабанчика, а потом еще один пирог, с грибами. Доел пирог с грибами, крякнул и спросил проповедника:

— Почтеннейший! Скажите, так ли крепка моя вера, как я того хочу?

— Это тебе и самому несложно узнать, — возразил яшмовый араван, скажи, можешь ли ты посмеяться над тем, во что веришь?

— Разумеется, нет — ответил Киссур.

— Тогда твоя вера вряд ли глубока.

Киссур подумал, что этот человек — точно не Арфарра-советник, потому что тот, говорят, никогда не смеялся.

Тут Бьернссон потянул его за рукав и показал в окошко. Киссур глянул: мимо харчевни ехал молодой чиновник. Конь под чиновником был серый в яблоках, с широкой спиной и длинными ногами, с кружевной уздечкой. Кафтан цвета ласточкина крыла обшит по подолу золотыми цветами, длинные льняные волосы спадают на кружевное оплечье, глаза болотные и распутные. Рядом четверо в парчовых куртках несли паланкин. Чиновник ехал, наклонясь к паланкину, беседовал.

— Это Шаваш, секретарь первого министра, — сказал проповедник. Я бы не хотел с ним встречаться, особенно в вашей компании.

— Говорят, — сказал человек с летающим ножом в волосах, — бывший городской воришка.

— Почему же бывший, — возразил Нахира. Первый министр послал его в провинцию откормиться. Ездит, ничего не делает. Взятки ему так и носят, так и носят…

Когда, через пять минут Шаваш вошел в харчевню и спросил, нельзя ли ему поговорить с яшмовым араваном, хозяйка развела руками:

— Ушел, давно ушел. А куда, не знаю.

И все вокруг не знали.

Шаваш вышел на задний двор и там долго смотрел на отпечатки, оставленные в грязи только что проскакавшими конями. Подковы были перевернуты — такие отпечатки оставляют обычно лошади-оборотни, а также лошади знаменитого разбойника Ниша, который тоже считается колдуном. «Мерзавец, — подумал Шаваш. — Утром учит у катальпы крестьян, а вечером якшается с бунтовщиками».

Так-то, разминувшись с Шавашем, Киссур воротился в Архадан. Господин Айцар, самый влиятельный человек провинции, уехал, так и не вспомнив о дерзком мальчишке. Господин Ханда, ревнивый муж, принял юношу удивлено и благосклонно, и определил в помощники господину Афоше, заведовавшему зерновыми складами.

Киссур сказал себе, что не пойдет, воротившись, к госпоже Архизе. Потом ему представилось, что это будет верхом невежества. Он надел лучшее платье, переменил его. Потом переменил еще раз и простоял перед зеркалом целый час, заворачивая и распуская рукава кафтана.

Служанка доложила Архизе о приходе Киссура, та побледнела и сказала:

— Ах, скажи ему, что я больна.

— И не подумаю! Вы же здоровешеньки!

Киссур вошел. Госпожа Архиза завтракала на веранде: солнце, пробивающееся сквозь кружево зелени, плясало на ее белом утреннем платье.

— Мне надо с вами поговорить, — сказала госпожа Архиза, взяла его под руку и увела в сад.

Над ручьем грустила одинокая беседка. Едва Архиза и Киссур перешли мостик, — беседка встрепенулась, заскворчали серебряные вереи, расскочились бронзовые засовы, беседка пошла покручиваться-поворачиваться, раковины у губ дельфинов забили водой.

— Знаете, — сказала госпожа Архиза, — показав на неоконченное крылышко беседки, — господин Адуш, мой садовник, его уже не докончит. Приезжал инспектор от первого министра, огляделся, восхитился, выдернул старого человека, как репку из грядки, и увез с собой.

— Что ж, — усмехнулся Киссур, — нынче все три мира находятся в равновесии, знамения благоприятны, люди довольны, — зачем еще министрам посылать инспекторов, кроме как себе за садовниками?

— Ах нет, — возразила Архиза, — инспектора посылали не за этим.

И женщина подала Киссуру лист с описанием его примет: разыскать и представить в столицу. Киссур облизнул губы и подумал: «Так я и знал. Все-таки мне не уйти от плахи».

— Ну что же, — сказал Киссур, — надо ехать, это распоряжение государя.

— Да, — сказала Архиза, — это распоряжение государя, но у человека, приехавшего с этим письмом, есть и другое, тайное распоряжение господина Нана — убить вас по дороге.

— Что ж! — возразил Киссур, — это будет не так-то легко сделать. А тому, кто уклоняется от судьбы и от государевых приказов, это никогда не приносило добра.

Архиза кивнула и подумала: «Нет, он совсем не прост, и в столице у него есть покровители — на это он и рассчитывает.» Женщина заплакала и сказала:

— Друг мой! Я не могла допустить вашей гибели и уже доложила, что вас нет в живых! Вы можете поехать и погубить себя, но теперь вы погубите и меня! — и женщина вложил в руку Киссуру бумагу с красной кистью: копию доклада, который кладут с казненным в гроб.

Ничего про тайное убийство в инструкциях Шавашу не было — госпожа Архиза, однако, действительно сказала, что заключенного казнили после того, как он убил надзирателя. «Похоже на него» — фыркнул тогда Шаваш.

Архиза постаралась побыстрее спровадить инспектора, чтобы он не слышал местных сплетен, — оттого так легко и рассталась с отцом Адушем.

436