Вейская империя (Том 1-5) - Страница 437

437

Архиза не назвала Киссуру имени инспектора, а невзначай описала внешность: молодой, волосы длинные, льняные, завитые, глаза этакие болотные: то золотые, то коричневые.

— Это Шаваш, личный секретарь министра, — усмехнулся Киссур, вспомнив чиновника, на которого показал яшмовый араван. Бумагу он сунул в рукав. «Не очень-то это хорошее предзнаменование» — подумал он.

Прошло дней десять с возвращения Киссура. Три вечера Киссур был у Архизы, четыре — не был.

Тут объявился вечерний праздник: господина Ханду провожали в дальнюю поездку, в Иниссу. Киссур дал клятву не приходить, пришел, разумеется, и, вернувшись, не спал всю ночь. В середине ночи он встал, дрожа от холода, и заметил, что угли в жаровне совсем прогорели. Киссур развел новый огонь. Через два часа угли прогорели вновь. Киссур набрал полную горсть горячих углей, подержал немного, потом сполоснул руку и замотал шелковой тряпкой. Он загадал так: если к утру ожоги пройдут, значит, я не виноват в распутных мыслях, а если не пройдут, пусть это будет как наказание.

Ожоги не прошли. Днем к Киссуру зашел Мелия, тоже явившийся в Архадан, принес приглашение госпожи Архизы на вечер. Киссур отказался.

— Отчего же, — удивился Мелия. — Вечер, всем известно, надолго не затянется. Госпожа Архиза — добродетельная женщина, когда мужа дома нет, она выпроваживает гостей очень рано… всех… или почти всех.

Тут Киссур вспомнил, что госпожа Архиза вчера дала ему поручение. Она вышила шелком белку-ратуфу на сосне, в дар храму Исии-ратуфы. Картинка была готова, недоставало стихотворной подписи. Госпожа Архиза, полагаясь на вкус Киссура, просила составить и вывести подпись. Киссур понял, что ему надо обязательно прийти и принести подпись. Спросил робко Мелию какой бы цвет тут подошел. Глаза Мелии вдруг закатились внутрь.

— Я бы выбрал розовый, — тоненько сказал он, и продиктовал надпись.

День был бесконечен. Левая рука ныла от ожога, правая — от дурацких бумаг. Зашел Нахира, тот чиновник, который вместе с разбойником угощал яшмового аравана, просил в долг. Киссур сказал, что у него самого ни гроша, — только давеча лавочник прислал из уважения штуку трехцветного шелка. Нахира ушел с шелком и через час вернулся с сорока «единорогами». Двадцать единорогов он хотел отдать Киссуру, но тот сказал, что почтет себя обесчещенным, и заставил взять все деньги.

Вечером Киссур был грустен, держался в стороне: как он мог забыть о такой просьбе! Госпожа Архиза спросила, что с его рукой. Киссур ответил, что распоролся о гвоздь. При этом так покраснел, что Архиза подумала: «Напился, верно, выше глаз, и налетел в потемках, бедняжка». Когда гости уже расходились, Архиза сказала:

— Да, Киссур! Приходите завтра в полдень, мне нужно дать вам поручение.

Поручение оказалось самым незначительным. Киссур мял готовую вышивку в руке. Он догадался, что если унести ее с собой, можно будет прийти еще раз. Киссур уже откланялся, как вдруг Архиза, вздохнув, строго сказала:

— Друг мой! Я требую от вас объяснений!

— От меня? — пролепетал Киссур.

— От кого же еще! Со времени вашего возвращения вы совершенно пренебрегаете моим домом. Я понимаю — наше захолустье… Я слышала — вы часто бываете у господина Афоши.

Архиза вдруг пересела на диван, возле которого стоял Киссур, взяла его за руку, заглянула в глаза и спросила:

— Скажите честно, — господин Афоша обещал вам покровительство? Вы пользуетесь каждой минутой, чтоб оказаться в его доме.

Киссур совершенно растерялся от такого обвинения.

— Я… — начал он.

— Не надо, — живо перебила Архиза, — не оправдывайтесь! У вас впереди жизнь. Я, бедная женщина, мало могу, а от господина Афоши зависит ваше будущее, — но прошу вас, Киссур, не надо делать этого так явно: ведь и мне вы чем-то обязаны.

Киссур готов был разрыдаться.

— Но, сударыня, — воскликнул он, — клянусь, господин Афоша ничего мне не обещал! Я вовсе не для этого…

Он замолк и покраснел.

— Почему же вы избегаете меня, — спросила Архиза.

Киссур молчал. Обожженная рука его заныла. «О, Великий Вей, — подумал он, — сейчас я все скажу, и она меня выгонит.».

— О, я догадываюсь, — сказала Архиза, — признайтесь, вы влюблены!

Киссур помертвел.

— Да-да, вы влюблены, — продолжала Архиза, слегка сжимая его запястья, — ваши щеки краснеют, ваше сердце бьется чаще. И я знаю, в кого — в дочь господина Афоши. Я угадала?

Киссур закрыл глаза и сказал:

— Вы правы, сударыня, я влюблен, давно влюблен… Нет, — не будем говорить об этом.

«Однако, — подумала Архиза, — либо он слишком играет в робость, либо… Фи, эти мальчики из окружения Харрады, которые грешат только задним числом».

— Не бойтесь меня, — сказала Архиза. — Я имею право все знать. Скажите, любит ли она вас? Встречались ли вы?

— Ни разу, — честно признался Киссур.

— Я могла бы вам помочь, быть вашим доверенным лицом, — продолжала Архиза, вдруг краснея и пряча глаза. — Ах, Киссур, я не знаю, почему, но я на все готова для вашего счастья.

— Ах, сударыня, ваше участие бесполезно. Я не люблю дочь Афоши… Я… Это…

— Так кого?

— Ах, что с того! Эта женщина замужем!

— Да, — сказала Архиза, опустив головку и прикрываясь веером, — так уж устроен мир. У мужчины может быть две жены, а у женщины не может быть двух мужей…

Голос ее звучал необыкновенно нежно. В гостиной, несмотря на дневной час, был полумрак, тростники и травы на гобеленах колыхались, словно живые, и потолок мерцал янтарными сотами.

437