Вейская империя (Том 1-5) - Страница 494

494

— Ты кто такой? — удивился один из сопредседателей.

— Меня зовут Киссур Белый Кречет, — отвечал юноша со ступеней алтаря, — и я пришел сказать тебе, Шимана, что ты напрасно потребовал от государя два миллиона золотом, обещая не допустить штурма дворца!

И прежде, чем Шимана мог отпереться от этакого обвинения, Киссур в один прыжок перемахнул с алтаря на стол, за которым сидел Шимана, схватил бунтовщика за волосы, как морковку за ботву, и на глазах у всех отрубил ему голову.

Тут телохранители Шиманы, опомнившись, бросились на Киссура. Юноша запрыгал по столу меж председателей собрания: стрела, пущенная в него, пролетела слишком высоко, из боязни ранить почтенных граждан, и угодила в священную чашу на алтаре. Чаша раскололась с печальным звоном, и белое молоко брызнуло во все стороны.

В зале воцарился совершенный бардак, товарищи Киссура, вскочившие в общей драке на помост, побросали свою красные фонари и выхватили кинжалы, — не прошло и времени, потребного, чтобы приложить печать к указу, — все двенадцать сопредседателей, имевших титул бессмертных, были зарублены, и в смерти их не случилось ничего, о чем стоило бы рассказать. Стража опомнилась и бросилась на выручку к покойникам, — но было поздно — Киссур и его люди бежали уже по галерее второго этажа, нырнули в служебную дверь, ведущую на крытый мост, еще мгновение, — и они один за другим, как лягушки, посыпались с моста через вышибленные витражи в реку.

— Что случилось, — спрашивали люди с другой стороны здания.

— Ба, — заорал вдруг кто-то, — красная слобода горит!

Действительно, за рекой над кварталом, где селились сектанты, отплясывала красная ботва, и народ бросился из дворца, кто — спасать свое имущество, а кто — желая нажиться на чужой беде.

В это самое время в зале Ста Полей перед государем Варназдом стояла депутация из двенадцати горожан. У них была с собой петиция о семнадцати пунктах, которая требовала от государя семнадцати обетов, как-то: вернуть обратно министра Нана, не назначать впредь министров без одобрения народного совета, распространить право храмового убежища на любое жилище, так как человек есть дивный Храм, созданный Богом, и еще четырнадцать пунктов, столь же предосудительных.

— Это все? — спросил государь.

Цеховой мастер поклонился и сказал:

— Ваша вечность! Еще ходят слухи, что министр Нан убит шпионами, посланными Арфаррой: если это так, то два колдуна, Киссур и Арфарра, должны быть судимы народом за это преступление.

Государь побледнел под маской, и руки его сжали золотые драконьи головки на ручках трона так, что будь эти драконы живыми, государь непременно б их задушил.

— Народ неправ! — жалобно сказал Варназд, — я прикажу сам разобраться!

Арфарра, стоявший у подножия трона, усмехнулся и тихо сказал Варназду:

— Не спорьте, государь, ибо в данный момент дело обстоит именно так, какова бы ни была истина.

Государь Варназд заплакал и велел принести тушечницу. В это время в зале показался Киссур с тридцатью стражниками. Чареника поглядел на него, не выдержал и сказал:

— Сударь, можно б и не опаздывать на собственные похороны! Да и в одежде надо соблюдать приличия!

Действительно, ферязь молодого временщика была, вопреки этикету, застегнута наглухо, а через плечо переброшен какой-то не очень чистый на вид конопляный узел. Киссур подошел к главе делегации, взял его за воротник и спросил, как он смеет вести переговоры от имени бунтовщиков.

— Сударь, — сказал горожанин, — не от имени бунтовщиков, а от имени народа.

— Ба, — сказал Киссур, взяв петицию. — Да, так и написано: от имени народа. Странно как-то. В языке ойкумены слово «народ» — синоним слова «земледельцы», у варваров слово «народ» — синоним слова «войско», а в вашей петиции «народ», я гляжу, синоним «лавочникам»?

— Сударь, — сказал с достоинством горожанин, — я не думаю, что вас должны сейчас занимать подобные тонкости, но когда я вернусь, я спрошу Шиману, что мы имеем в виду под словом «народ».

— Можешь спросить у него прямо сейчас, — ответил Киссур.

С этими словами он раскрыл свой конопляный мешок, сунул туда руку и вытащил из него голову Шиманы. Рот у Шиманы был раскрыт, как у большого сома, и ниже шеи у Шиманы ничего не было.

Горожанин завизжал. Чиновники в ужасе растопырили глаза. А Киссур обмахнулся своим мешком, поклонился государю и сказал:

— Истинная человечность — не в том, чтобы спасать одного! Истинная человечность — в том, чтоб, пожертвовав одним, спасти тысячи. Государь! Вы приказали мне наказать Шиману и других заговорщиков, и по возможности щадить народ. Я, ничтожный, хоть и с опозданием, но выполнил ваш приказ, и огласил перед Добрым Советом документы о преступлениях этого человека.

С этими словами Киссур высоко поднял голову Шиманы и швырнул ее на алтарь государя Иршахчана, в чашу для возлияний. Лица у чиновников и смутьянов стали белые, как бараний жир, ибо государь Иршахчан запретил кровавые жертвы и кровь в зале Ста Полей.

А Киссур велел горожанам встать на колени, скрутил их петицию в узел и хлестал их по рожам этой петицией, пока государь на него не раскричался. Тогда Киссур велел увести депутатов и повесить их на яшмовых воротах, потому что, как он выразился, ласку, забравшуюся в курятник, вешают без суда.

А дальше было вот что: Андарз, услышав о новостях, послал в город пятьсот человек, под командованием некоего Зуны. Им было известно мало, кроме разве того, что проклятые оборотни Арфарры, о которых столько говорили в эти дни, сорвались со стен в зале Пятидесяти полей и загрызли многих людей и даже иных бессмертных; и в тот миг, когда существование оборотней наконец-таки стало доказуемо через опыт, пошли слухи, что, пожалуй, это все-таки не оборотни, а справедливые духи!

494