Вейская империя (Том 1-5) - Страница 493

493

Люди в проходах и ярусах одобрительно засвистели.

Третьим выступал человек в красной парчовой куртке и с оторванным ухом.

— Люди, — сказал он, — я всегда был справедливым человеком! Сердце мое такое, — где увижу негодяя, не могу заснуть, пока не съем у негодяя сердце и печенку! Всю жизнь я должен был скрываться от негодяев…

Слова его потонули в рукоплесканиях, — это был знаменитый вор Ласия Бараний Глаз.

Четвертым вышел человек в куртке мастерового.

— Люди, — сказал он, — посмотрите на себя: здесь тысяча стульев, и каждый человек сидит на одном стуле: странным показалось бы вам, если бы кто-то расселся на пяти стульях. Люди! Жизнь наша подобна этому залу, а имущество — местам в зале; на всех хватило бы поровну, если б богачи не сидели на пяти местах сразу! Как можно, уничтожив дворцовых чиновников, терпеть над собой рабство еще более страшное — рабство богачей?

Люди в проходах и ярусах закричали от радости, а Шимана застучал в медную тарелочку.

Пятый оратор был сам святой Лахут. Он сказал:

— Братья! О каком равенстве толкует Шимана? Он ест с золотых тарелок, а вы — с пальмовых листьев, он ходит в кафтане, крытом шелком, а вы — в штанах на завязочках. Вы посмотрите, сколько в этом борове сала! И каждая капелька этого сала, — высосана из мозга наших детей! Я-то знаю: сам был кровопийцей! Разве, о Шимана, равны богач и нищий? Разве, о Шимана, будут равны возможности, пока не станут равны состояния?

Шимана заметался на своем председательском кресле, как сазан на сковородке, и в этот момент, раздались крики:

— Человек от Нана! Человек от Нана!

От магического имени толпа расступилась, и на помост вспрыгнул молодой чиновник в шелковом синем платье и кожаных сапожках. На круглом воротнике были вышиты кленовые листья, какие носят секретари первого министра.

— Уважаемые граждане, — сказал молодой секретарь, — пришел час рассказать о некоторых преступлениях, совершенных негодяями, пившими кровь народа и терзавшими его печень. Раньше господин Нан не имел возможности рассказать об этих преступлениях, ибо негодяи угрожали его жизни, но он тайно собирал документы, в надежде на внимание народа.

— Поистине, — продолжал секретарь, — эти люди составлены из мерзости и лжи, и после смерти они попадут в самые злополучные уголки ада.

Секретарь замолк, откашлялся и стал суетиться в бумагах.

— Вот, например, один из них, будучи главой округа в Сониме, послал людей ограбить торговый караван из десяти судов. Когда же капитан каравана явился к нему с просьбой о расследовании, он вскричал: „Негодяй! В моем округе нет разбойников! Я вижу, ты сам по дешевке распродал добро, а теперь хочешь обмануть своего хозяина!“ Он велел бить несчастного капитана расщепленными палками, тот не выдержал пытки, признался и был повешен.

В Чахаре этот человек усмирял бунт. Как он обходился с крестьянами это один вопрос. Из-за спешности дела войска его были наемные. Он окружил столицу провинции, и накануне штурма ему прислали плату и продовольствие для солдат. Он задержал раздачу платы до взятия города, и все деньги, причитающиеся убитым, положил себе в карман. Но мало этого: он изменил план штурма, и велел брать город в лоб, чтобы убитых было больше!

— Или вот другой негодяй, — продолжал молодой секретарь. Восемь лет назад он построил мельницу в одном из округов Кассанданы. В округе было еще три мельницы, и все три были сожжены по его приказу его молодчиками, а он заломил неслыханные цены за помол. Один местный чиновник, сострадая народу, выстроил казенную мельницу. Счет за постройку мельницы пошел наверх. Человек, о котором я веду речь, подкупил кого надо, и счет вернулся с такою пометой: „Стоимость постройки, указанная в семьдесят тысяч, явно завышена. Реальную стоимость постройки записать как десять тысяч. Недостающие деньги взыскать с преступного чиновника. Надобности в мельнице нет, окупить она себя не может. Посему, дабы не отягощать казну, продать мельницу за десять тысяч в частные руки, если найдется желающий“. У честного чиновника не было ни гроша — он сгинул в тюрьме, а негодяй купил и эту мельницу за седьмую часть стоимости!»

— Имя, имя!.. — заорали с галерей и проходов.

— Арестуйте его, — вдруг завизжал Шимана, — это шпион Арфарры!

«Красные циновки» бросились к оратору, но к ним подскочили люди с красными фонарями в форме орхидей и стали лущить их этими фонарями по головам.

— Куда прешь, — орали они, — дай послушать!

Молодой человек вскочил на алтарь позади Шиманы и, не обращая внимания на поднявшуюся суматоху, звонко продолжал:

— Из года в год люди ставили разноцветные свечи перед духами предков. Этот негодяй через подставных лиц скупил несколько заводов по выделке синего воска, дал взятку в ведомстве обрядов и церемоний, и чиновники постановили, что отныне свечи на домашних алтарях должны быть только из синего воска! Не довольствуясь насилием над живыми, этот человек наживался на наших предках!

— Арестовать его, — верещал Шимана.

— И-мя, и-мя, — заходилась в крике галерея.

— Пожалуйста, — воскликнул оратор, — первый из негодяев — министр полиции Андарз, второй — глава красных циновок — Шимана!

Все на мгновенье оцепенели. Святой Лахут стукнул своим посохом о мраморный пол и возгласил:

— Благословен будет человек, говорящий правду!

— Так какого дьявола, — сказал оратор, тыча пальцем в спутников Лахута, — вы восстали, когда эта правда была сказана государю?

493