Вейская империя (Том 1-5) - Страница 500

500

— Гм, — сказал Ханалай, — а слыхал ли ты, дружок, что случилось месяц назад в столице?

Крестьянин сказал, что слыхал, что их Харайнский проповедник, яшмовый араван, теперь стал министром в столице; и что это удивительное дело, потому что еще неделю назад он слушал воскресшего Арфарру под старым кленом, а он, оказывается, в это же самое время был уже в столице перед государем.

Многие засмеялись, а какая-то глупая барышня, которая разучилась понимать народ (множество дам и девиц, и уважаемых людей, и сам господин Айцар были в свите наместника), спросила:

— О ком это он?

Один из чиновников ответил:

— О местном проповеднике, яшмовом араване. Этот человек было исчез из Харайна, а дней десять назад опять объявился. Ба, — вдруг вспомнил чиновник, — я позавчера видел его и предлагал ему коня, но он отказался. Очень хороший человек. Он, знаете ли, проповедовал у моих складов, и какой-то разбойник вскочил в круг и стал рассказывать про меня гадости. Я испугался, что склады сейчас разграбят! А этот проповедник ударил его по губам и говорит: «Замолчи! Парчовый Бужва спросит тебя о твоих грехах, а не о чужих!»

И многие согласились, что это прекрасная проповедь.

— Это тот проповедник, — сказала, кокетливо поводя глазами, одна из барышень, — который везде ходит белой кошечкой?

— Какая там белая кошечка, — сказал секретарь Ханалая. — Араван Фрасак по наущению Шаваша велел его арестовать, а стражники, боясь народа, не выполняли приказа. Араван Фрасак драл их и с лица и с зада, — вот тогда-то они и распустили слух, что тот ходит везде в образе белой кошечки, и арестовать его по этой причине никак нельзя.

— А почему это он не поехал с вами? — спросил наместник Ханалай.

Чиновник ответил:

— Боялся, ваша светлость. Все-таки есть постановление об его аресте. Говорят, его здорово напугал этот столичный инспектор, Шаваш: гонялся за ним по всему Харайну. А теперь Шаваша арестовали и покойником увезли в столицу.

Некоторое время все ехали молча. Небо в этот день было удивительно чистым, поля и травы блестели как новенькие после вчерашнего ливня, из кустов выскочил плотный кабанчик и побежал, ошалев, по дороге.

— Безобразие, — вдруг сказал господин Айцар. — Арестовали человека ни суда, ни следа, и никакого уважения к местным властям.

— Еще не то будет, — сказал один из чиновников, — когда господин Арфарра наведет в столице порядок. А кто такой этот Киссур?

— Я, — сказал господин Айцар, — видел этого человека, когда он был заключенным в Архадане, и хотел иметь его у себя. Это человек, который очень высоко ставит свою свободу, и понимает свободу как право убивать. Но еще выше своей свободы он ставит, кажется, свободу государя. Потом у него были нелады с госпожой Архизой, и еще это он ограбил государственный караван в горах и все роздал крестьянам.

— А как ты думаешь, — спросил опять Ханалай крестьянина, — от какой вины пострадал бывший первый министр?

Кто же, — сказал рассудительно крестьянин, — может это знать издали? Разные бывают причины: с соседом поссоришься, или бес позавидует. Вот у меня так же было: шурин мой плюнул нечаянно на корягу, под которой была могила колдуна; колдун обернулся огненной мухой, сжег склад, который сторожил шурин, да еще устроил так, что шурина отдали под суд за то, что он в пьяном виде ходил с факелом под стрехой.

Тут все стали обсуждать опалу господина Нана и, надо сказать, обсуждали весьма вольно. Дело в том, что года два назад уважаемые люди Харайна во главе с Айцаром хотели отпасть от государя, но господин Нан, тогда еще столичный инспектор, усовестил их разговорами о благе отечества и о том, что им трудно будет, взбунтовавшись, торговать с ойкуменой. А при реформах Нана, да кассанданском канале, да чахарских рудниках никто, конечно, и не думал о государственной измене. Теперь, с опалой первого министра, все изменилось. Во-первых, нельзя было быть уверенными, что опальный министр будет держать язык за зубами о давнему заговоре: а если ему вышибут все зубы? Во-вторых, нетрудно было догадаться, что Арфарра и Киссур поступят с богачами в провинции также, как с бунтовщиками в столице. И если два года назад господин Нан отговорил людей от лишней суеты, указав, что, отпав от империи, вряд ли можно рассчитывать на большие торговые доходы, то теперь все наоборот: только отпав от империи, можно будет продолжить торговать внутри Харайна.

— Неужели Шаваш не смог его арестовать? — вдруг недоверчиво спросил Ханалай.

— И как не смог! Мне рассказывали такой случай: Яшмовый араван три дня ночевал у одного крестьянина. На четвертое утро он ушел, а днем хозяин полез в погреб и сломал себе руку. Вот к нему приходит гадатель — агент Шаваша — гадает, и, желая повредить проповеднику, говорит: «На тебя навел порчу недавний гость — уж не знаю, кто у тебя был». А крестьянин плачет: «Это мне за мои грехи! Три дня гостил у меня святой человек, и все три дня я думал: а не выдать ли его за деньги? Деньги, они ведь тоже нужны! Другой на его месте мне бы шею сломал, а этот — руку. Святой человек, святой».

— Говорят, он хороший пророк, — сказал Мелия.

— Яшмовый араван, — плохой пророк, — сказал Ханалай. — Он только тычется в людей и говорит им, что добро, а что зло. А настоящий пророк это тот, кто словами может превратить добро в зло, и наоборот.

Наклонился с седла и отдал шепотом какое-то приказание.

Так-то беседуя, они доехали до усадьбы. Наместник с господами прошли внутрь, а крестьянину Ханалай дал золотой и велел провести на задний двор и накормить.

500