Вейская империя (Том 1-5) - Страница 529

529

Делать нечего, — Арфарра повел своих лавочников к Левому Орху, половину посадил в засаде на вражеском берегу, а другую половину посадил в реке, на лодках, и велел жечь прямо на лодках костры. Арфарра рассчитывал, что передовые отряды Ханалая, незнакомые в деталях с местностью, в темноте примут костры на воде за костры на суше, и храбро кинутся в атаку, — и как он рассчитывал, так оно и получилось.

Два ханалаевых полка, Мелии и Аххара, утопли в реке и перетоптали друг друга, а тех, кто остался в живых, зарезали разъяренные ополченцы. И хорошо же потрудились ремесленники! Булочник работал ухватом, а сапожник кочедыком, а красильщики построились в полк и лупили теми железными прутьями, которыми мешают индиго в чанах, и многие потом признавались, что со своим-то ухватом сподручней, чем с незнакомым мечом.

Возможно, Ханалай был неправ, приказав эту ночь войскам отдыхать, а к столице послав лишь две отборные части. Будь он сам во главе солдат, а не на пире по правую руку государя, кто знает, чем бы кончилось дело? Но войска наместника Ханалая прошли семь дневных переходов в два дня, не спали и не варили каши, а войдя в богатые пригороды, перестали слушаться командиров и начали грабить и… да что тут говорить! Не то что Ханалай, а сам государь Иршахчан не смог бы остановить грабеж и веселье.

Но самое главное — в глазах Ханалая и его войска война, с пленением государя, была закончена. Так оно, собственно, до сих пор и бывало. И поэтому Ханалай попридержал свои войска, чтобы дождаться на следующей день депутации из столицы, войти в нее мирно и спасти ее от потока и разграбления. И поэтому Ханалай безумно удивился, когда выяснилось, что лавочники в столице вовсе не считают войну законченной.

Да, признаться, и лавочники удивились тоже.

Через три дня Арфарра, покинувший постель, показал Киссуру погребальную корзинку. Корзинку доставили вчера вечером от яшмового аравана, лже-Арфарры, в порядке обычного обмена дипломатическими любезностями. В корзинке лежал протухший кролик, а к ручке был привязан указ самозванца. Указ, с самыми непристойными проклятиями, извещал, что если поганый Арфарра не положит свои гнусные кости в корзинку и не уберется из города, то будет превращен в протухшего кролика.

Арфарра спросил Киссура, что он об этом думает. Киссур сказал, что проклятие вряд ли подействует, потому что в указе многовато грамматических ошибок.

«Да, — подумал Арфарра, — а меж тем соглядатаи уверяют, что этот самозванец весьма учен». Он выписал все ошибки, и некоторое время ломал над ними голову. Потом он позвал одного из людей, которым он доверял, и они вместе вспороли протухшего кролика. Они вытащили из кролика пакет из пальмовых листьев, а из пакета, — письмо государя, написанное якобы до того, как государь попался в плен. В письме было сказано, что указ против Киссура — подлог и подделка изменников; что, узнав об этом указе, государь приказал арестовать Чаренику; что, услышав об измене Чареники, государь понял, что погибнет или попадет в плен, и в последнем случае он запрещает всем подданным слушаться любого его указа, вырванного у него в плену насилием.

Арфарре эта бумага показалась весьма ценной, и, что еще важнее, — в пакете, помимо бумаги, лежала личная печать государя, — та самая печать, чей шорох разносится от дворцовых покоев до тростниковых хижин, и чей стук заставляет трепетать богов и демонов.

Арфарра был поражен, что у государя достало силы духа написать такую бумагу. Но этот самозванец, яшмовый араван! Он что — сумасшедший? И притом, откуда такое знание науки о шифрах?

В это время в провинции Чахар жил парень по имени Каса. В конце лета разбойники сожгли его дом, а Каса уцелел. Каса не знал, куда идти, и решил пойти в столицу, в правительственные войска. Он дошел до столичной области и стал спрашивать, чьи войска правительственные — Ханалая или Арфарры.

В одной пустой деревне крестьянин сказал ему:

— Не знаю, но думаю, что правительственные войска, — это там, где государь.

Молодой Каса пошел к Ханалаю и дошел до следующей пустой деревни.

В следующей пустой деревне крестьянин ему сказал:

— Думаю, что правительственные войска, — это которые взимают налог, а разбойники, — это которые грабят подчистую. И я, конечно, не знаю, а только приходили от Арфарры, забрали десятину и заплатили, а люди Ханалая выгребли все, и с досады порубили собак и коз.

Каса растерялся и не знал, куда идти.

Он пошел куда глаза глядят и за околицей увидел молодого человека в конопляных туфлях с завязочками, зеленой куртке и красной пятисторонней шапке. Тот сидел на камне, резал большим ножом вяленую собачью ногу, заворачивал куски в лепешку и ел. Это был не кто иной, как Шаваш, бывший секретарь Нана. Каса подсел к нему и сказал, что не понимает, чьи войска правительственные, и поэтому не может решить, куда идти.

— Если не можешь решить, куда идти, — пошли со мной, — сказал Шаваш и дал ему кусок лепешки с сыром и мясом. Крестьянин обрадовался, что больше ему не надо решать, и пошел за ним.

Вскоре к Шавашу присоединились другие люди, и отряд Шаваша вырос до тридцати человек. Шаваш предложил им уйти из разоренной столичной области в Голубые Горы. Шаваш сказал своим людям, что все они — верные слуги государя, но так уж повелось, что во время смуты людям искренним надо быть подальше от столиц и управ. Он сказал, что когда в государстве хорошее правление, стыдно быть в тени; а когда в государстве смута, стыдно быть на виду.

529