Голубые Горы, где искренние люди обосновались вдали от столиц и управ, были очень удобным местом: они разделяли провинции Чахар и Харайн, ими кончалась серединная равнина и начиналась западная, в них брали начало Левая и Бирюзовая река.
Отряд Шаваша рос медленно, так как начальник соблюдал строгую дисциплину. Как-то в одной деревне крестьяне пожаловались Шавашу, что он-де велел брать одно зерно из десяти, а людей не трогать. Между тем двое его ребят сначала испортили девку, а потом задушили.
Шаваш приказал привести этих двоих к местной речке. Крестьяне навалили на них камни и бревна, так, чтобы они не могли пошевелиться, и Шаваш лично отсек обоим головы.
Крестьяне принесли из речки воды и вымыли меч Шаваша. Шаваш поцеловал чистый меч и сказал:
— Никто из людей нашего отряда не имеет права чинить зло и насилие; среди людей нашего отряда нет ни больших, ни малых; и все мы должны быть как братья, то есть делить добычу поровну.
После этого Шаваш ввел должности ответственных за доставку сведений и за продовольствие, учредил наблюдающих за наказаниями и провиантом, и велел изготовить соответствующие печати, потому что все в его отряде сражались за справедливость, а за справедливость нельзя сражаться без дисциплины.
Вскоре об отряде Шаваша прошел хороший слух. Многие сильные люди и крестьянские общины, учредившие отряды самообороны, предложили ему союз.
Шаваш никому не открывал своего настоящего имени.
Со дня ареста первого министра Шаваш не сомневался в смысле происходящего. Страна Великого Света часто расширяла свои владения, способствуя, словами и деньгами, сварам между варварскими племенами и дожидаясь, пока ее пригласят в миротворцы. Шаваш не сомневался, что именно люди со звезды были причиной опалы первого министра Нана и смуты. В противном случае они были бы пареные жуки, разгильдяи, и лишены очевиднейших понятий о выгоде государства. А что они не вмешиваются в смуту до поры до времени, — это умно, чем меньше жителей в ойкумене — тем выгодней для людей со звезд, легче брать землю у умерших, чем у живых. Шаваш понимал, что миротворцам будет удобно сохранить в ойкумене пять-шесть государей: почему бы не быть одним из них?
В конце осени Шаваш вошел в столицу провинции Чахар и взял себе имя Чахарского князя. Он очень изменился, — брови его стали гуще, плечи шире, и на поясе он теперь носил не тушечницу, а старинный меч Чахарских князей. Часто вспоминал он о красной сафьяновой книжечке, отправленной им в столицу как подарок самому себе: в сафьяновой книжечке была последняя уцелевшая копия хитроумных устройств, придуманных яшмовым араваном, но… что вспоминать! Чахарский князь не мог захватить столицу, а если бы мог, то и книжечка была б ему не нужна.
Приближалась зима. Ханалай, так и не сумев взять столицу, расположился под ее стенами лагерем, надеясь на голод и измену.
И, действительно, к зиме государев Малый Дворец был не так уж пуст. Сотни столичных чиновников перебрались, изменив Арфарре, в стан Ханалая. Впрочем, измена тут — слишком громкое слово, а просто точки зрения горожан и чиновников на то, в чем состоит конец войны, разошлись. Большинство чиновником, особенно из связанных дружбой с Чареникой, рассудило, что раз Ханалай захватил государя, — это и есть конец войны. И они поехали в Ханалаев городок. А большинство лавочников рассудило, что конец войны наступит тогда, когда Ханалай захватит их лавки. И лавочники стали прилагать все усилия к тому, чтобы этого не произошло.
Дело в том, что бывший разбойник Ханалай так и не сумел справиться со своей сказочной репутацией. Войско росло, подобно заброшенному саду, за счет сорняков, и у Ханалая не было ни желания запретить ворам и шельмам приходить в его войско, ни силы их перевоспитать. Чем больше росло его войско, тем больше оно съедало, чем больше оно съедало, тем меньше пищи оставалось в округе, чем меньше пищи оставалось в округе, тем больше люди Ханалая разбойничали.
Все амбары под столицей опустели; избы свезли в зимний город, и некоторые из военачальников обзавелись пятью-шестью избами, которые, впрочем, то и дело меняли хозяев, проигранные в карты. Люди Ханалая гостили в дальних селах, и после их гостевания из окошек глядели мертвые мужики. Женщин люди Ханалая убивали редко, а чаще брали в лагерь и держали у себя на постели. Дальние села опустели, жители побежали в леса или маленькие городки, и в этих городках оборонялись от Ханалая.
В это время все городки вокруг столицы разделились на дружеские и враждебные Ханалаю, а различие между ними было вот какое: дружеские городки были те, которые присылали деньги для содержания армии, а враждебные городки были те, которые платили дань, чтобы избежать разграбления.
Жители ойкумены замечательно обучились летать. Летали и перелетали из столицы к Ханалаю и обратно. В стычках бились брат с братом и отец с сыном. Брат бился с братом вот отчего: в этот год держали много семейных советов, и старые женщины посылали одного брата в один лагерь, а другого в другой. И если один из братьев попадался в плен к противнику, другой брат приходил, скажем, к Ханалаю и говорил:
— Господин министр! Мой брат — ваш пленник. Освободите же его: он станет вашим дружинником, а я — вашим рабом. Или казните меня вместе с ним, ибо я не прощу его смерти.
И Ханалай освобождал брата. Словом, если бы в этот год брат не бился с братом и дядя — с племянником, мертвецов было бы гораздо больше.
В провинциях между тем наместники выясняли отношения с араванами. Те, кто кончили со своими домашними делами, обратили взоры к столице и вели себя по-разному. Одни по-прежнему тянули к столице. Трое послали Ханалаю хлебные обозы и предложения союза. Но большинство ждало, кому достанется столица и собирало собственные войска, полагая, что победитель с большим уважением отнесется к тем, кто может постоять за себя.