Вейская империя (Том 1-5) - Страница 543

543

— Ну что, — спросил Ханалай через некоторое время, — признаешь, что ты самозванец и чернокнижник?

Арфарра молчал. Один из стражников намотал волосы на палку и приподнял его голову, чтобы убедиться, что старик не потерял сознания.

— Я, невежественный человек, — сказал Ханалай, — слыхал, что чернокнижники зашивают себе под мышки особые грамоты, и оттого не чувствуют боли. Я думаю, если мы поищем с ножом у него подмышками, то эта тварь наконец раскается.

Арфарру подняли и стали привязывать к столбу, выламывая руки.

— Не надо, — закричал государь, — не надо, я подпишу все, что угодно!

Ханалай усмехнулся. Арфарру отвязали от столба и даже накинули на плечи плащ. Государь подписал указ о самозванстве Арфарры и о немедленной казни самозванца, негодяя и друга лжи, и еще кое-что, о чем просил Ханалай. Яшмовый араван так и не оторвал взгляда от янтарных ступеней.

Ночью Арфарра очнулся в камере. Тюремщик напоил его горячим бульоном и сказал, что яшмовый араван посоветовал беречь Арфарру на случай возможной перемены судьбы: кто знает, на кого можно выменять такого пленника! Но Ханалай возразил, что святой отец мало смыслит в мирских делах, и велел распять самозваного Арфарру завтра. Потом тюремщик сел в угол, — узник лежал, не шевелясь, в каменной проруби на гнилой соломе. Рубаха на спине слиплась от крови. Арфарра ждал: неужели не придет яшмовый араван? Прошел час, другой… Арфарра понял, что нет, не придет, и что яшмовый араван такая же игрушка в руках Ханалая, как и сам государь.

Близилась середина ночи. Арфарра попытался перевернуться, охнул и горько заплакал. Все было, как четверть века назад, — только еще страшней. В двухстах шагах, — думал Арфарра, — спит человек, вероятно, соплеменник Ванвейлена! Было ужасно, — умирать в двухстах шагах от тайны и даже не знать, какова она из себя. Было ужасно видеть, что это из-за тебя, четверть века назад, и тайна пропала, и сломалась судьба страны. Было ужасно знать, что это из-за тебя судьба страны сломалась два года назад опять, на этот раз непоправимо. И уже совсем ужасно было при этом, четверть века пользоваться народной любовью и существовать в десятке самозванцев. «Завтра меня казнят» — подумал Арфарра в отчаянии, — «и я никогда ничего не узнаю.»

Скрипнули засовы, — в камеру вошел Ханалай. Он шуганул стражника, укрепил над изголовьем масляный фонарь и сказал:

— Я, — простой человек. Я увидел, что господин Арфарра мешает мне освободить столицу, и спросил у своих советников: «Почему бы нам не пригласить его на переговоры и не схватить?» Мои советники мудрые люди, они возмутились: «Как можно! Арфарру не поймаешь на такую уловку…»

Ханалай рассмеялся:

— Почему вы явились туда?

— Чугунный котел — и тот нет-нет да и треснет, — ответил Арфарра.

Ханалай покачал головой.

— Я невежественный человек, — сказал Ханалай. Я подумал так, как вы, — но мои советники — мудрые люди. Они качают головами и говорят, что что-то тут не то: надо взять и пытать этого человека, пока он не скажет истинной причины.

Арфарра тихо закрыл глаза. Ханалай встал, отодвинул травяную тряпку, накинутую поверх пленника, и задумчиво потыкал пальцем ему в спину. Арфарра закусил губу от боли. Ханалай вздохнул, подтянул одеяло на место и вытер палец.

— А ну их к бесу, — сказал Ханалай, — моих мудрых советников. Сами курицу зарезать не могут, а такие приказы подписывают, что мясника стошнит. Я так полагаю, что это большая ошибка пытать человека, если не знаешь заранее, в чем он должен признаться.

Арфарра молчал.

— Мои советники, — продолжал Ханалай, — говорят мне, что не пройдет и недели после вашей казни, как столица падет. Хочу спросить ваше мнение: так ли это?

— Да, — ответил Арфарра.

— Еще мои советники сказали, что если вы напишете людям в столице указ о том, что Небо покарало вас за непослушание государю и его верным слугам, и что перед смертью вы поняли весь ужас своих грехов и призываете жителей столицы раскаяться, — то тогда столица сдастся через два дня, и при этом будет больше порядка и меньше убийства. Так ли это?

— Да, — ответил Арфарра.

— И еще они сказали, что вы подпишете такой указ, если я пообещаю просто отрубить вам голову, не мучить. Так ли это?

— Нет, — ответил Арфарра.

Ханалай огорчился и обеспокоился.

— Но ведь вы, — чиновник и верноподданный. Неужели собственная честь вам дороже, чем порядок и благополучие тысяч и тысяч? Как вы можете думать об одном лишь себе?

— Убирайтесь, — сказал Арфарра.

Ханалай покачался-покачался на своем чурбанчике, завернулся в плащ, подхватил масляный фонарь и пошел к двери. У двери он обернулся:

— Скажите, господин Арфарра, — произнес Ханалай, — если бы я два года назад не взбунтовался, арестовали бы вы меня или нет?

Арфарра поднял голову. Простонародный выговор вдруг куда-то исчез из речи Ханалая, равно как и ссылки на мудрых советников.

— Нет, — сказал Арфарра, — не арестовал бы.

— Да, — сказал Ханалай, — я и сам давно понял, что не арестовали бы… Знаете, господин Арфарра, я чрезвычайно сожалею о своем восстании.

Да, через неделю после вашей казни я возьму столицу: а через день после того, как я возьму столицу, мои люди упьются, как свиньи, и разбегутся с награбленным… Вы правы! Моя слава сыграла со мной дурную шутку: я был хорошим разбойником, но я так и не смог навести в войске порядок, и мне пришлось убить всех, кто мог навести порядок за счет моей смерти.

543