Вейская империя (Том 1-5) - Страница 548

548

— Всему виною, — улыбаясь, проговорил Арфарра, — мое собственное неразумие. Я как старый ребенок, — нет-нет да и размечтаюсь о рае. Разве трудно мне было сообразить, что господин Ванвейлен опять, как и четверть века назад — не чиновник, а частное лицо?

— Я не просто частное лицо, — сказал Ванвейлен. — Я владелец крупной компании, и, поверьте, моя компания имеет годовой доход больший, нежели страна, в которой она зарегистрирована. Я занимаюсь космической техникой, приборостроением и оружием. Нефтью — на новых планетах… Вы правы — ни одна страна не будет помогать вам по-настоящему. В лучшем случае пришлют любопытных корреспондентов и тысячу банок тушенки, которые были б прекрасным поводом для драки, если б кто-нибудь на Вее еще нуждался в поводе для драки… Я — готов помочь.

— Почему? — спросил Арфарра.

— Четверть века назад, — сказал Ванвейлен, — я был человеком без гроша в кармане. Вы научили меня… кое-чему. Долг платежом красен.

Арфарра молчал. Четверть века назад он бы непременно сказал, что такие вещи, которым он мог научить Ванвейлена, можно делать только для выгоды государства; а сделанные для личной выгоды, они называются преступлениями. Теперь он этого не сказал, а чуть вздохнул и ответил:

— Вы лжете. Вы не отдаете долг милосердия. Вы вкладываете капитал.

— Конечно, — сказал Ванвейлен. — Милосердные люди организуют комиссии и комитеты. Милосердные люди суют нищему в руку миску с супом. Им главное — утвердить собственное благородство с помощью этого супа, а что будет с нищим через неделю, им все равно. Им даже хочется, чтобы он остался нищим и чтобы можно было второй раз самоутвердиться за счет нищего, подав ему миску супа. А немилосердные люди создают компании. Они вкладывают капитал, — и они расшибутся, чтобы этот нищий встал на ноги и возместил им затраты.

— Проще говоря, — сказал Арфарра, — вы покупаете империю. С домами, садами, дворцами и подданными. И на этом условии согласны оберегать свое имущество.

— Можно сказать и так, — согласился Клайд Ванвейлен.

— Вы очень торопитесь. Стало быть, кроме вас, если и другие покупатели?

— Кроме вас, — ответил Ванвейлен, — есть и другие продавцы.

Наступило долгое молчание.

— Что же, — сказал Арфарра, — мы можем сделать?

Ванвейлен повернул голову к врачу и сказал:

— Будьте добры, оставьте нас. И позовите Стрейтона.

Врач прикрыл дверь и ушел.

Через два часа он вернулся. Совещание, видимо, было закончено. Оба землянина сидели подле чиновника и прятали друг от друга глаза.

— Это, — сказал Арфарра, — будет самой омерзительной проделкой в моей жизни.

Стрейтон невозмутимо откинулся на спинку стула. Ванвейлен улыбнулся и сказал:

— Предложите что-нибудь получше.

Они повернулись и вышли. Врач подошел к постели и увидел, что чиновник плачет. Врач некоторое время смотрел на Арфарру, а потом сделал старику укол. Тот закрыл глаза и заснул. Врач тихонько растворил окно и задернул занавески. В комнате пахло так, как пахнет, когда трое людей задумали в ней какую-то чрезвычайную гадость.

Эту ночь Киссур спал глубоко и спокойно. Ханадар Сушеный Финик разбудил его на рассвете. Они поднялись на стену и увидели, что на другом берегу реки собралось уже не меньше трех тысяч человек. На мосту над вчерашними мертвецами старались птички. У поросшей мхом башни пятеро дружинников Киссура сидели и смотрели, как товарищ их печет пирожки из монастырской муки. Рядом лежал целый сноп стрел — дружинники собрали их ночью у подножья стен.

Тут в верховьях реки послышались крики. Киссур обернулся: это лодка с солдатами Ханалая распоролась о бамбуковые колья, вбитые еще для вчерашних барж, люди посыпались в воду, как горох. Ханадар Сушеный Финик подождал, пока течение снесет их начальника в красном кафтане поближе к мосту, натянул лук и выстрелил. Красный кафтан нырнул и обратно не вынырнул.

Пирожки наконец испеклись: Киссур с дружинниками сели в кружок и стали есть лепешки, заворачивая в них копченое мясо. Датти Зеленые Глаза принес из монастырского погреба вяленую дыню.

— Сдается мне, — сказал Датти, — тыча пальцем в сторону дамбы, что не пройдет и часа, как все эти люди явятся сюда спросить, отчего мы так долго замешкались на этом свете, и над надо подкрепиться, чтобы поддержать с ними занимательную беседу.

— Не такая уж это будет занимательная беседа, — возразил Ханадар Сушеный Финик. — Стены у храма деревянные, и после того, как они сожгут стены, мы не убьем и сорока человек.

— Помолчи, — сказал Киссур, — ты уже убил того, кого хотел.

Час шел за часом: народу на гребешке дамбы становилось все больше, но беседа не начиналась.

Наконец приехал еще один командир Ханалая. С ним была тысяча человек, пушечка и колдун. Пушечку установили напротив стен и начали садить из нее ядрами, полагая, что если разбить стены, люди Киссура не смогут стрелять по мосту, и дело можно будет считать законченным, а колдун сделал небольшой стожок для колдовства и начал на нем плясать. Вскоре послышался треск, как будто с неба содрали шкурку, вдали показалось какое-то облачко и стало быстро расти. Сушеный Финик, который был зорче других, увидел, что это белая птица. У птицы было два крыла сбоку и одно сверху. Правое крыло у птицы было с красной полосой, а левое — с синей полосой. На другом берегу обрадовались, а Сушеный Финик сказал Киссуру:

— Клянусь божьим зобом! Когда твой отец умирал, за его душою явилось тринадцать огненных колесниц, запряженных восьмикрылыми конями! Неужели этот колдун думает, что мы испугаемся этакого щегла?

548