— Великий Вей, — отвечал, поглядев, Киссур, — я уже видал эту тварь на картинке, и я не думаю, что это из-за колдуна.
В этот миг ядро из пушечки попало в угловую башню, и осколками тяжело ранило двоих дружинников. А другое, начиненное фосфором и серой, влетело в деревянную голубятню, и та загорелась.
— Вниз, — закричал Киссур, — мы подождем их во дворе.
Люди Ханалая побежали к мосту. Птица пролетела над ними, и мятежники затанцевали от радости. Птица развернулась еще раз и пролетела над мостом.
— Клянусь божьим зобом, — вскричал Сушеный Финик, — видел ли ты когда-нибудь, чтобы птицы несли яйца прямо в полете?
Действительно, раздался шум, словно в небе отодралась дверца, и из птицы вывалилось два белых яйца размером с мельничный жернов. Яйца полетели к мосту: он подломился и рухнул, словно бамбуковая плетенка. На другому берегу командир Ханалая схватил колдуна за ворот и вскричал:
— Сдается мне, собака, что ты колдовал не о том, о чем нужно!
Птица погналась за людьми Ханалая, и они бросились врассыпную, как цыплята от коршуна.
Деревянные стены храма меж тем пылали вовсю. Люди Киссура побежали в храмовый дворик и потащили с собой раненых. Птица развернулась, выпустила три когтя и села посередине дворика. Из птицы высунулся человек и заорал на корявом вейском:
— Эй, Киссур! Тебе что, особое приглашение нужно?
Страна Великого Света осталась далеко внизу, а через полчаса Киссур выглянул в круглое окошко и увидел неровные и остренькие, как акульи зубья, Чахарские горы. Они уже доехали до неба, но солнце и звезды еще были вверху. Над горами самолет начало трясти, — Киссур и не знал, что в небе столько ухабов.
Киссур устроился в кресле рядом с пилотом поудобнее, поигрывая кинжалом и улыбаясь наглыми голубыми глазами. Если эти люди думают, что он испугается только оттого, что в первый раз катается на птице с крыльями в красную и синюю полоску, то, — право же, он рассчитывал сегодня на путешествие куда более далекое.
Киссур оглянулся на своих людей: те вели себя как нельзя достойнее, а Сушеный Финик о чем-то беседовал с третьим пилотом. Пилот сказал:
— Хорошо, что вы не испугались шума двигателей.
— Какого шума? — сказал Сушеный Финик.
— Ну, — удивился пилот, — снаружи это ужасный рев. Вы никогда такого не слышали.
Сушеный Финик вдруг перекосил лицо и заорал страшным боевым криком, из тех, что, говорят, могут превращать воина в медведя или волка.
Пилот взвизгнул и чуть не прошиб от испуга приборную доску лбом.
— Немедленно прекратите, — закричал он.
Сушеный Финик схватился за живот и начал хохотать.
Другой пилот передернулся и побледнел. Ему впервые пришло в голову, что эти десять дикарей, потных и грязных, которые с невозмутимым видом сидят в салоне, воспринимают мир совершенно по-другому, чем он. Черт их знает, что они могут сделать! Может, они даже не так уж благодарны за свое спасение? Может, они совсем по-другому относятся к своей смерти, чем нормальные люди? У них двое раненых: Киссур даже не спросил, что с ними!
Редс взглянул на приборы. До пустынного острова в северном океане, где лет двадцать назад выстроили базу со взлетными шахтами, оставался еще час лету.
— Почему вы уничтожили мост, а не мятежников? — спросил Киссур.
Редс оторвался от экранов.
— Может быть, вы об этом не знаете, господин первый министр, но убивать людей, — нехорошо.
— Может быть, вы об этом не знаете, — осклабился Киссур, — но мост этот строили при государе Инане сорок тысяч человек, и на строительстве погибло, я думаю, не менее шести тысяч, когда при недостроенном мосте случился паводок. И судя по тому, что от него осталось, его придется строить опять, новым сорока тысячам. И вы сохранили жизнь двум сотням мятежников, а отняли ее у шести тысяч крестьян, которые опять погибнут, если случится паводок.
— Во всяком случае, — сказал пилот, — я ни к чьей смерти не причастен. И если бы я стрелял по людям, я бы потерял и эту работу, и право летать. И вообще мне строго-настрого запрещено применять боевое оружие.
— Да? — сказал Киссур, — а отчего взорвался мост? Это что, вроде церемониального меча?
— Это, — сказал пилот, — оборонительное оружие.
— Хорошая у вас оборона, — одобрил Киссур. — Сойдет и за кольцо в ухо и за серьгу в нос.
Прошло еще немного времени, и пилот снял откуда-то толстую трубку, нажал на клавишу, — экран перед ним нарисовал человеческое лицо. Человек на экране походил на портрет советника Ванвейлена, только выглядит моложе, чем надо, — видать, время на небесах тянется медленнее.
— Ну как, — спрашивал меж тем Ванвейлен пилота.
— У меня такое чувство, — сказал Редс, — что меня сейчас съедят. От них просто воняет кровью.
В эту минуту Киссур оттолкнул пилота и взял трубку.
— Я очень признателен вам, — господин Ванвейлен, — сказал он. — Это вы господин этих людей?
— Господин Киссур, — сказал озадаченно Ванвейлен, — не лучше ли нам будет поговорить через час, лицом к лицу?
— Отчего же? Разве это непривычный для вас способ разговора?
Редс расхохотался.
— Когда-то, — сказал Ванвейлен, — вы рассуждали о том, что справедливая война, — это когда империя покоряет варваров, строит дороги и учреждает законы. А несправедливая — когда варвары и повстанцы завоевывают империю и превращают людей в зверей, а поля — в пустыри. Что вы скажете о справедливой войне теперь?