— Что вы здесь делаете? Вам что, топлива не жалко? После короткой паузы в разговор вмешался новый голос, на вейском:
— За топливо плачу я. Я хотел убедиться, что все благополучно. Вдруг вам понадобится помощь моя и дружинников?
«Киссур!» — сообразил про себя пилот. «Господи, это с кем он летит, с маленьким Исаном? Как бы они не угробили машину.»
— Благодарю за заботу, — подавив смешок, ответил пилот, раньше, чем Нан успел вмешаться. — У нас все благополучно.
— Государь с вами?
— Да.
— А этот… проповедник? Остался внизу?
— Нет, сидит здесь и дуется.
— Это совсем хорошо.
— Исан, — сказал пилот, — вы не боитесь, что эта прогулка обойдется вам слишком дорого? Вы летаете на самолете не лучше, чем я скачу на лошади.
— Я не знал, что вы умеете ездить на лошади.
— А я никогда и не пробовал, — съязвил Редс и повернулся к Нану:
— Господин Нан! Прикажите ему возвращаться!
— Может не приказывать, — донесся ответ. — С сегодняшнего дня я больше не служу господину Нану.
— Это что за шуточки? — заорал пилот.
— Это не шуточки. Я служу в войсках империи. И я подчиняюсь приказам Киссура.
Тут только до Редса начало доходить.
— Черт побери, — сказал он, — а если Киссур прикажет вам уничтожить мятежников?
Пауза. Невнятный шепоток перевода. Спокойный голос Киссура:
— Именно это я ему и приказал.
Нан схватился за голову.
— Сядьте, — закричал Бьернссон, — сядьте, тогда они не посмеют бомбить лагерь.
— У нас топлива в обрез, — сказал пилот.
— Мы не можем его сбить? — спросил Нан.
— Чем? — огрызнулся пилот. — Они вооружены, а мы нет.
Второй самолет пропал в ночи, — но на экране было видно, как плотная черная точка развернулась над зимним лагерем и пошла вниз.
Государь сидел, вертя головой. Сон уже кончился, но явь еще не начиналась. Государь задрожал, вспоминая кое-какие намеки Арфарры. Самолет тряхнуло, и Варназд закрыл глаза. Нан бережно обнял его и укрыл плащом, как наседка укрывает крылом взъерошенного цыпленка. Бьернссон даже не обернулся на плачущего государя.
— Поверните самолет, — сказал вдруг Бьернссон пилоту, — я хочу видеть все.
— У нас топлива только на обратную дорогу, — повторил пилот.
Когда они подлетели к Чахарским горам, позади них вставало безобразное красное зарево, и на его фоне можно было различить силуэт штурмовика.
На рассвете, когда лагерь Ханалая уже кончил гореть, а топлива в баках осталось совсем мало, Исан посадил машину на луг у стен близстоличного городка, комендантом которого был Идди Младший.
Киссур вылез из самолета и сразу заметил, что бедный железный бочонок вряд ли скоро соберется летать: стальные ножки его подломились, а левое белое крыло пропахало в луге маленькую канавку и завернулось от этого в сторону. Киссуру тоже ободрало бок от такой посадки.
Идди всю ночь наблюдал с гнезда на башне за тем, что творилось над лагерем Ханалая, и очень быстро понял, как обстоят дела. Он станцевал от радости при виде Киссура, но весьма прохладно отнесся к Исану, потому что люди племени аколь в свое время сделали много зла народу аломов. Тем не менее он заверил Киссура, что этого человека никто не найдет, пока все не успокоится. Киссур выписал Исану охранную грамоту и сказал:
— Пусть только чужие государства попробуют арестовывать подданных империи за то, что было сделано для блага империи.
Исан сказал:
— Это лучше, чем ничего, но я предпочел бы избежать обстоятельств, при которых мне пришлось бы предъявлять эту бумагу.
Еще Киссур подписал Исану дарственную на два огромных поместья из числа своих собственных, близ столицы, и на третье, — в Инисских болотах.
— Там нефть, — застенчиво объяснил маленький варвар. Киссур не очень понял объяснения.
После этого Киссур отрядил Идди с дружинниками в лагерь бунтовщиков, исправить недоделки, и нельзя сказать, чтобы Идди был доволен поручением. Киссур взял пять человек и отправился в столицу. Переправляясь через Левую Реку, Киссур заметил серебристый самолет. Тот покачал сердито крыльями и полетел дальше.
Остаток дня Киссур провел в саду. Он лежал на траве и следил за пролетающими самолетами. В середине дня он съел легкий обед. Самолеты летали не так часто, но к вечеру все небо было расчерчено, как храмовое окошко, серебристыми лопухами. Возможно, Киссур ждал гонца или стражника: но никакого гонца не появилось. Вечером Киссур поднялся в дом, переоделся и отправился во дворец государя.
На Белой площади двое чужеземцев вешали на дерево черную тыкву, из породы показывающих картинки, тыква похрюкивала, и вокруг нее собиралась толпа. Прямо с телег раздавали пироги, квадратные, как земля, и банки с разноцветными этикетками, с донышком круглым, как небо. Наверняка по совету Нана.
Во дворце все уже знали о его прибытии. Десантник в форме цвета гусиного дерьма взглянул на него и залопотал что-то в рацию с длинным одиноким ухом. Чиновник в зале аудиенций испуганно шарахнулся в сторону. Киссур немного полаялся с этим чиновником и прошел в личные покои государя. В черепаховой комнате сидел, выпрямившись в кресле, государь, в белой сорочке и в шапочке с жемчужным венчиком, и лицо его было бледней жемчужного венчика. Справа от государя сидел Арфарра, укутанный кружевной накидкой и с врачом позади кресла. Слева от государя, за его спиной, стоял Нан, как будто обнимая государя за плечи и что-то говоря. Чуть поодаль сидел, немного развалясь, Клайд Ванвейлен, и еще один чужеземец, уважая государя, стоял на ногах. К стенке жался пяток перепуганных чиновников. Видимо, Киссур прервал какое-то совещание, на котором Ванвейлен и Нан объясняли государю, как управлять страной, а Арфарра поддакивал. Киссур остановился в дверях. Нан шевельнулся за спиной государя и сказал с непроницаемым лицом: