«Ах ты, тыква с требухой, и глаза твои скользкие, как тыквенные семечки, и душа такая же!» — мысленно воскликнул Неревен.
— Нет, — сказала одна из девушек, — он все-таки большой чародей. А какие хоромы построил!
— Если бы он был чародей, — сказал эконом, — он бы дворец за ночь выстроил. А если б он был верноподданный — так знал бы, что это честь для подданных — отдавать свой труд государю бесплатно! А он? Разве он дворец построил? Он предоставил цехам возможность заработать так, как они двести лет не зарабатывали!
Неревен вздохнул про себя. Шавия был, конечно, прав. Бывшей управе не сравниться с государевым домом. Государев дом — город как дворец, и дворец как мир: нефритовые улицы, мраморные переулки. И откуда быть в мире благоденствию, если государь хвор или дворец запущен? А государыня Касия? Ведь и вправду простая крестьянка.
Неревен вздохнул.
Четыре года назад вышел указ представлять в столицу наложниц. Сестра Неревена была первой красавицей в деревне, — тут же вбила себе невесть что в голову, выпросила у тетки зеркало, стала растираться имбирем. Родители переполошились и готовы были ее хоть за горшок просватать.
Через год Неревен явился в столицу провинции сдавать экзамены. Сочинение его было лучшим, а имени в списках не оказалось. Неревен не вернулся в деревню, поселился в Нижнем Городе. Обратился к гадальщику. Явился бесенок, объяснил: начальнику области донесли об утайке красавицы, вот Неревена и засыпали. «Я, — сказал бесенок, — мелкая сошка в Небесной Управе, связей у меня нет, однако, чем могу, поспособствую.»
Через месяц Неревена разыскал молодой чиновник. Мальчишка из их же деревни, на восемь лет старше Неревена, а уже любимый секретарь экзарха. Сказал ему: «Теперь тебе все равно экзаменов не сдать. Ступай послушником в храм Шакуника, жалуйся, что обижен властями. Вышивать, — спросил, — еще не разучился?»
А Шавия рассуждал громко:
— У Арфарры каждое слово — оборотень, как фигурка в «ста полях». И слова вроде бы правильные, как в докладе, а толкования — возмутительные. Вот и сегодня — сказал: «государева воля — закон», а потом перевернул все с ног на голову: «Стало быть, государь не вправе желать ничего незаконного». Или, например, поощряет торговлю и пишет: «Надо укреплять корни и обрывать пустоцвет. В ремесле корни — производство полезного, а пустоцвет — роскошные безделушки; в торговле корни — обмен повседневным, а пустоцвет — сбыт редкостных вещиц».
Какой, однако, может быть «корень» в торговле, когда по древним толкованиям она-то и есть самый главный пустоцвет!
Неревену почудилось — что-то мелькнуло за стеклом. Он оторвался от вышивки, стал исподтишка всматриваться, но в темноте не разглядишь.
А Шавия уже рассказывал, как наместника Иниссы в ответ на его доклад вызвали в Небесный Город:
«Государыне Касии нездоровилось, — рассказывал эконом, — и она лежала под пологом, а государь сел у ее ног. Тут ввели Арфарру. Секретарь стал читать доклад. Он дошел до строк: „Под предлогом строительства дворца врывались в дома и забирали все, что понравится… и люди не смели жаловаться“. „Что же, господин наместник, — спросила государыня, — вы имели в виду? Разве дома и земля не принадлежат государю? Разве можно ограбить свой собственный дом? И почему, спрашивается, эти люди не жаловались? Да потому, что чиновники не к простому народу приходили, а к тем, у кого было имущества сверх необходимого, кто его нажил насилием и воровством.“ Наместник поклонился и сказал: „Чиновники действовали по закону, но взятое они не отдавали в казну, а брали себе. В этом смысле я и писал о беззаконии.“ Но император лишь молвил: „Недостойно лгать государю! Если б вы имели в виду именно это, чернь не растащила бы ваш доклад на подзаборные стишки!“»
Неревен смотрел на чужеземца. Тот слушал, светлея глазами. Королевна и хмурилась. «Ах ты, тыква с требухой! — подумал Неревен. — Учитель писал доклад по указу Харсомы, наследника престола, экзарха Варнарайна. Экзарх и государыня Касия не ладили между собой. А тыква норовила намекнуть, будто учитель на само государство покушался!»
— Тут государыня сказала…
— Да неважно, что она сказала, — перебила с досадой Айлиль. Расскажите, как она была одета.
Принесли чай со сластями, стали играть в резные квадраты и «сто полей». Вскоре все зашептались, что чужеземец играет отменно.
— Где вы научились? — спросил Неревен.
— У нас есть похожая игра, — отвечал Ванвейлен.
Неревен смотрел, как ловко выстроил чужеземец Сад, а потом Дворец, и думал: если есть «сто полей», то и Зала Ста Полей должна быть. А откуда ей быть, если, как говорит учитель, город их еще совсем молоденький, с народовластием вроде кадумского?
Ох, напрасно чужеземец смеялся над Парчовым Старцем! Это глупый судья разгадывает преступление после того, как оно произойдет, а умный разгадывает наперед. А почему? Потому что в мире нет случайного и непроисходившего тоже нет. И отсюда следует: чужеземцы явились не случайно, а по воле Бужвы, и недаром корабль их — как корабли мертвых. Не случайно — значит, к Весеннему Совету. И надо обязательно понять, что они значат. Не поймешь, что они значат — не поймешь, кого убьют на Весеннем Совете. Не поймешь, кого убьют на Весеннем Совете — может статься, убьют тебя.
Наконец затеяли играть в прятки.
В вогнутой нише, образованной гигантской ладонью богини Исии-ратуфы, Айлиль поймала Неревена, затеребила его.