Вейская империя (Том 1-5) - Страница 59

— Это о чем? — спросил он.

— Это об одном небесном суде, — сказал Неревен, — а судятся трое: Михаран, сын Золотого Государя Ишевика, второй его сын Аттах и их сводный брат Бардид. Вот эти клейма на желтом фоне, — показал Неревен, — то, что произошло воистину. Вот оба брата в мире и согласии, и страна цветет золотыми яблоками. Вот наушник Бардид воспылал страстью к жене брата и клевещет на него перед государем. Вот государь, поверив клевете, обезглавил своего брата Аттаха. Вот он узнает все обстоятельства дела, велит наушника казнить, а жену покойного берет за себя. Вот он постится и молится, чтобы брат воскрес. Вот боги, услышав его молитвы, воскрешают Аттаха. Вот Аттах, воскресший, идет войной на брата и убивает его.

— Дело было такое запутанное, — продолжал Неревен, — что Парчовый Старец Бужва разбирал его двести лет. Видите, на красном фоне — это лжесвидетели. Вот один утверждает, будто Аттах и в самом деле злоумышлял против брата. Вот другой утверждает, будто государь Михаран сам польстился на чужую жену. А вот этот говорит, будто воскресший Аттах — на деле простой пастух. А вот это — взяткодатели и ходатаи.

— Гм, — сказал чужеземец. — Да, большой реализм. И что же постановил небесный суд?

— Негодяю и клеветнику Даваку — воплотиться в последнего государя предыдущей династии, выпить кровь и жир страны и умереть нехорошей смертью от рук того, кого он убил в предыдущей жизни. А двум братьям Михарану и Аттаху — стать братьями Ятуном и Амаром, и завоевать империю. Но так как Ятун был слабым государем, внимал наушникам — быть его уделу маленьким и проклятым. А так как Аттах, хоть и был справедливым государем, однако убил своего брата, — то и справедливость в империи восстановить не ему, а его сыну Иршахчану.

— Гм, — сказал чужеземец. — Слыхал я о судах, которые судят преступления, но чтоб суд постановлял, какие именно преступления должны совершиться в будущем…

Чужеземец не умел скрыть своей досады, как рак в кипятке, и нахальства у него было, как у Марбода Кукушонка, а глаза — глаза, как у столичного инспектора. Неревен подумал: «Он дикарь, а судит об истории, как Даттам или Арфарра. Для него, наверное, в истории бывают сильные и слабые государи, и не бывает государей прелюбодействующих, ревнующих, безумствующих и воскресающих. Он, наверное, думает, что история ходит, как луна, по непреложным законам, как это думают Даттам и Арфарра. И получается, что не очень-то он умен, потому что даже лепешки не съешь без неожиданностей, а уж истории без неожиданностей не бывает.»

Наконец явилась королевская сестра Айлиль со служанками. Неревена усадили петь. Королевна похвалила песню, и еж из живота убежал, и небо стало мило, и земля хороша, и даже чужой мир — неплох. Разве пустили бы его в империи в женские улицы во дворце?

Девицы затормошили Неревена:

— Тебе паневу надеть — будешь как девушка!

Королевна разглядывала вышивку:

— Смешно: в империи мужчины, как женщины — даже вышивают.

Неревен стал объяснять, что так умеют вышивать только в их деревне, не узорами, а заветным письмом. Когда государь Аттах восстановил буквы и запретил иероглифы, старосты выхлопотали специальное постановление, что-де такой-то деревне дозволяется учить неисправные письмена для шитья оберегов и покровов во дворец.

Чужеземец, Ванвейлен, потянул к себе дымчатые ленты.

— А что же, — спросил он, — государь Аттах сделал с неисправными книгами? Сжег?

Неревен глядел, как чужеземец перебирает паучки и отвивные петли — и тут душа его задрожала, как яйцо на кончике рога. А ну как поймет?..

— Как же могут быть старинные книги — неисправными, — удивился вежливо Неревен. — Книги были все правильные, только письмена неисправные. Государь Аттах сам лично следил за перепиской, чтобы ни одного слова не потратилось.

— Гениально, — с тоской почему-то сказал чужеземец, — зачем жечь старые книги, если можно запретить старый алфавит?

Королевна показывала гостям новые покои.

— А правда, — спросила она эконома Шавию, — что дворец государыни Касии в Небесном Городе — как восходящее солнце и изумрудная гора, как роса на лепестках лилии?

Шавия хитро прищурился.

— Спросите у королевского советника. Он-то там побывал, правда, недоволен остался.

Неревен вздрогнул. Арфарру сослали первый раз, когда он подал государю доклад о том, как строили государынин дворец. Доклад бродячим актерам понравился, а государя смутили злые люди.

— Королевский советник, — сказал другой монах-шакуник, управляющий Даттама, — не дворцом был недоволен, а самой государыней. Знаете, что он сказал? «Если женщина домогается власти, — это хуже, чем мятежник на троне. Оба должны думать не об общем благе, а об укреплении незаконной власти».

Но королевна неожиданно сухо возразила:

— Арфарра прав. Государыня Касия — говорят, простая мужичка. И ведьма. Ибо разве может мужичка обладать красотой, от которой падают города и царства?

Шавия прикусил язык.

Но за чаем со сластями собравшиеся глядели на Неревена и шептались, что королевский советник, видать, утром был у короля в опале.

— А правда, что господин Арфарра был наместником Иниссы? — спросил усатый, как креветка, граф Шеха у эконома.

Тот важно кивнул.

— А правда, что он — соученик нынешнего наследника престола, экзарха Варнарайна?

— Вот именно, — значительно сказал эконом Шавия, — император его сослал, наследник его прогнал — а король его в почете держит.