— А за что сослали эконома Шавию?
Даттам усмехнулся:
— В Иниссе одна травка хорошо растет. Раньше жрецы эту травку ели и предсказания делали, а в наш век, как сетуют со всех сторон, все священное идет на потеху толпе. Завелись люди, растили эту травку и сбывали. Сулили Шавии отступное, а он их гонял и гонял. Наконец понял, что огня соломой не потушить, и заключил соглашение, что половина сбора с травки поступает через него в пользу бедных. И когда пришла пора откупаться от столичных инспекторов, Шавии лично откупиться было нечем.
Внутри избы пахло потом и паленой щепой. Прядильщицы сидели, задрав серые рубахи, и пускали веретена от бедра к колену и обратно. А парней было мало. Они глядели на расписные доски и задранные рубахи и пускали слюни.
Даттам выбрал себе двух девиц и велел им идти с ним, а Бредшо замешкался.
Когда он вышел из избы с девицей, было уже темно: по небу бежали рваные, мелкие облака, и на полях в вечереющем воздухе крутились маленькие вихри, — говорили, что в каждом вихре крутятся души погибших или замученных, и что если бросить в середину вихря нож, то раздастся крик, а нож окрасится красным. В последние годы все больше вихрей носилось по этим местам.
Парни стояли у избы притихшие и злые, глядя исподлобья на господ, и хуже всех глядел на Бредшо высокий парень в синей рубахе: видимо, жених девушки.
На пороге избы Бредшо встретился Шавия:
— Это правда, что Даттам возьмет с вас 50 % за провоз золота в империю?
Как уже было сказано, между Ванвейленом и Даттамом был намечен поручительский договор, согласно которому один купец доверял другому купцу везти его имущество, а прибыль делили пополам. Таким образом юридически золото в империю ввозил Даттам.
— Трудно сказать, — признался Бредшо. — Я еще не подписал договора, а других способов нет.
— Отчего же нет? — возразил Шавия. — Даттам повезет в империю серебро из здешних копей. Предложите Даттаму следующее: вы продаете ему золото за серебро и одновременно заключаете контракт на последующую продажу серебра за золота, уже в империи. Для Даттама эта сделка все равно выгодна из-за комиссионных, а монополии на ввоз серебра в империю у храма нет.
Помолчал и добавил:
— Только не говорите Даттаму, что это мое предложение.
На следующее утро Даттам и Бредшо завтракали в избе, и Даттам выговорил Бредшо, что тот дал девице целых два ишевика. Бредшо отвечал, что это потому, что она оказалась девушкой.
— А-а, ну это другое дело, — протянул Даттам и закричал хозяйке, чтобы та закрыла вьюшку.
— А вы, господин Даттам, вы еще не раздумали брать нас с собой в империю?
— Не раздумал, — сказал Даттам, — но все упирается в ваше, Сайлас, упрямство. Вы не хотите подписывать доверительный договор, а я не могу пустить в империю другое золото, кроме как принадлежащее храму.
— Очень хорошо, — сказал Бредшо. — Я хочу сделать так: мы подпишем договор, что я продаю вам золото взамен серебра из здешних копей, а потом мы подпишем форвардную сделку на продажу вами золота за серебро, уже на территории империи.
Глаза Даттама бешено блеснули, и он треснул рукой по столу, отчего стол крякнул и присел.
— Так! — сказал Даттам, — это кого же я должен благодарить за совет? Никак этого выродка Шавию?
— Шавия тут не при чем, — взъярился Бредшо, — стыдитесь, Даттам! Хоть один раз заработайте деньги честно!
— Мне не нужно честно, мне нужно много, — ответил Даттам.
На следующий день договор был подписан.
Два дня не случалось ничего, о чем стоит рассказывать. На пятнадцатый день путешествия въехали в графские земли. Бредшо сказали, что земля и все, что на земле отсюда до границ, принадлежит Оско Стрепету. Никто, однако, не подумал ему объяснить: все, что на земле, — это одно, — все, что под землей — совсем другое. А все, что под землей, по-прежнему принадлежало богу Варайорту, шельмецу и обманщику.
Граф был, по общему мнению, человек алчный, жадный до денег и трусливый, потому что ему было нелегко убить человека. Крестьян своих он согнал с полей, обнес поля изгородями, а шерсть продавал храму. Кроме того, торговал с храмом серебром и железом. Даттам послал эконома Шавию вперед с известием, что к вечеру караван будет в замке, с Шавией поехали двое бывших дружинников Марбода: Торхерг Бычья Кость и его брат.
А Даттам и Бредшо ехали рядом, впереди каравана.
На Бредшо был парчовый кафтан с плетеной тесьмой, стянутый серебряным шнуром, красные штаны и поверх кафтана — легкая кольчуга, подарок Даттама. За спиной, — меч с серебряной перекладиной, сафьяновые сапожки. Конь под Бредшо был серый, с белой полосой по хребту, и заморский торговец уже выучился ловко на нем ездить. «Впрочем, какой торговец, — подумал Даттам, оглядывая спутника, — это если нельзя — торговец, а если можно разбойник. У простых народов эти две вещи неотличимы, это только в королевстве вроде здешнего рыцарям запрещено торговать, а позволено лишь грабить».
— Расскажите мне о вашей империи, — попросил Бредшо, — сколько лет ее порядкам?
Даттам наклонился, потрепал по холме коня.
— Законы империи, господин Бредшо, вечны и неизменны, как она сама. Две тысячи лет назад император Иршахчан отменил в стране «твое» и «мое», и с тех пор из нее исчезли зависть, злоба, корысть, и прочая и прочая, глаза Даттама сузились. — Две тысячи лет назад! Запомните! И не путайте, пожалуйста, его с сыном основателя нынешней династии, тоже принявшим тронное имя Иршахчана и также отменившим «твое» и «мое».