— Я… я все равно собирался представить записку властям! И лишь хотел, чтоб доказательства вины Айцара были еще наглядней!
Инспектор спросил:
— И почему же люди имущие слушали отца Лиида? Он, что, мыслил практичнее их?
Снет сделал круглые глаза и почти зашептал:
— На кого опереться человеку имущему? Бедняк ненавидит его, чиновник обирает его. Отец Лиид обещал мятежникам, что сын Ира будет на их стороне.
Инспектор заворочался в кресле.
— А кочевники? — спросил Нан. — Что кочевники?
— Были у Айцара связи с кочевниками?
— Конечно!
— Какие именно?
— Э-э… не знаю.
— А другое — знаешь?
Снет забегал глазами.
— Вот сейчас, — сказал Нан, — мне был изложен некий проект. В основе этого проекта была — скажем так — священность и неприкосновенность частной собственности. И вот вопрос: многое ли после горцев останется неприкосновенной собственности — частной ли, государственной ли? Ведь звать горцев, чтоб осуществить такое дело — это все равно, что выдумать новую маслобойку, а вместо клещевины засыпать в нее железную руду. И уж если Айцару помогают горцы, то ему никак не нужен сын Ира, а если ему поможет сын Ира, то горцы ему только помеха. Что ж ты врешь, собака?
Снет повесил голову и заерзал на скамье.
— Ах, господин инспектор, — сказал он. — Айцар стоит шесть миллионов, столько, сколько все подати Харайна за три года. Даже если часть отдать в казну, все равно многое останется тем, кто его арестует. И я так понимаю, что вам хотелось бы его арестовать и хотелось бы доложить, что судью убили от Айцара. Так отчего же вы мной недовольны и что же вы хотите?
— Я хочу, — загремел Нан, и по лицу его пошли красные пятна, изобличить твое вранье! Как человек, погубленный Айцаром, мог войти в его доверие? Как тебе могло стать известно о заговоре? Либо ты был одним из главных изменников, либо ты все сочинил. Такие, как Айцар, существуют лишь потому, что не покушаются на власть — а ты рассказываешь басни о мятеже! И чтоб подкрепить их, припутываешь то желтых монахов, то кочевников, что вообще исключает друг друга! Да ты, дрянь, понимаешь ли, что если б желтый монах участвовал в заговоре против императора — то это было б большим потрясением основ, чем сам заговор?
Что ты тычешь мне в нос запиской, которая ни в одном архиве значиться не может и не будет! Увести его! — махнул рукой Нан, — и пусть хорошенько подумает, о чем ему говорить завтра.
Снета вывели, а инспектор откинулся в кресле и закрыл руками лицо.
— Ну, — наконец спросил он своего секретаря, — что вы об этом думаете?
— Снет видел меня с господином Нишеном и решил, что мы действуем по приказу аравана. Я думаю, что он наврал половину, только не знаю, какую: про монастырь или про горцев.
— Про горцев, — ответил инспектор, вынимая из рукава бумагу. Сегодня утром Айцар передал мне список военачальников, ждущих лишь приказа Вашхога, чтобы присоединиться к горцам.
Шаваш кивнул. После распоряжения накормить солдат Айцара снотворным он как раз и ждал вещей в таком роде.
— Легко и приятно, — сказал Нан, — иметь общие интересы с господином Айцаром. Потому что если бы Айцар не затеял переворота, то, узнав об измене племянника, он сделал бы из нее великое предприятие. А теперь победа горцев для него страшнее, чем арест. Отправляйтесь к Айцару да поторопите обещанный им отряд Канасии. О Снете Айцару, естественно, не рассказывать.
— А чем объяснить Айцару, что вы не пожаловали сами?
— Скажите, что меня потребовал вечером в монастырь настоятель.
Шаваш искоса взглянул на Нана. Отчего это Нан уверен, что настоятель или отец Лиид захочет его слушать? И даже если вы слушает, что тогда?
Иметь законы, карающие желтого монаха за преступление, было так же нелепо, как иметь законы, воспрещающие красть солнце и плавать по каналам в телегах. Нан сказал Снету правду: если заговор действительно был, то упоминание о нем причинило бы существующему порядку больше вреда, нежели сам заговор. Шаваш вдруг с беспокойством подумал, что империя защищена от желтых монахов не более, чем от землетрясений или эпидемий; а между тем времена наступают столь смутные, что даже желтый монах прельстился размышлять о мироустройстве: и да же не один, судя по смущению господина Нишена.
Нан хотел спросить что-то еще, но потом молча поклонился недвижному, вырезанному из белой, как бараний жир, яшмы, небесному судье Бужве, и направился к выходу. У самого порога Нан все-таки обернулся.
— Слушайте, Шаваш, а вы как относитесь к изложенной программе?
Шаваш пожал плечами.
— Я сегодня начитался про то, как при справедливом мироустройстве на душу населения должно быть в сто раз больше зерна. А теперь услышал, что при справедливом мироустройстве на душу населения должно выплавляться в сто раз больше меди. Признаться, — усмехнулся Шаваш, — первый идеал народу как-то понятней.
Роджерс не удивился и волнения не выказал, увидев в покоях Келли господина Нана. Он поклонился инспектору, сел на резной деревянный табурет, аккуратно расправил складки платья и с вежливой предупредительностью наклонил голову.
— Когда вы последний раз виделись с Айцаром, мистер Роджерс?
— Точно не помню. Приблизительно неделю назад.
— То есть до праздника?
— Получается так.
— И с тех пор никак с ним не встречались и вестями не обменивались?
— Разумеется, нет.
— О чем вы беседовали с Айцаром обычно?