— Дурак, — возразил ему Киссур, — или государь Бог, и тогда ему не надобна конституция, или государь — человек, и тогда конституции не надобен государь. А государь с конституций — это как штаны, жареные в масле — и съесть нельзя, и носить не хочется. Знаем мы эти штучки с конституциями в Варнарайне!
Тут чиновник сообразил, что в спорах такого рода словесные аргументы не бывают окончательными, рассердился и ударил Киссура мечом. Но Киссур поймал лезвие меча в щель между обухом секиры и крючком, дернул на себя и вырвал меч из руки чиновника. После этого он подпрыгнул спиной, вскочил на ноги и нанес чиновнику такой удар, что одна половинка чиновника упала по одну стороны палубы, а другая половинка чиновника упала по другую сторону палубы. Киссур оглянулся и увидел, что на корабле нет ни одного живого человека в кафтане городской стражи, а парчовые куртки едут на лодках прямо в проломы. „Ого-го, — подумал он, — дело плохо“, — сделал прыжок карпа и ушел в воду.
Киссур плыл под водой, пока не зацепился за парчовую скатерть. Он посмотрел вверх и догадался, что скатерть свисает с деревянного колеса одной из лодок, пущенных Андарзом. „А ведь между колесом и днищем должен быть воздух“ — подумал Киссур. Он подплыл ближе и осторожно просунул голову между лопастями, в узкий и длинный деревянный колодец.
Вскоре наверху послышался шум приставшей лодки и голоса:
— Господин Андарз приказал увести лодку.
Киссур раскорячился и уперся поплотней, плечами в стенку колодца, а ногами в деревянную лопасть.
Колесо заскрипело. Киссур раздулся от натуги.
— Нет, — сказали наверху, — застряло. Надо нырять вниз.
— Какого беса — нырять! Там дворец грабят! Меня жена вечером спросят — ты что делал, когда грабили дворец? Что я ей отвечу: тряпку из колеса тащил? Ты думаешь, дворец каждый день будут грабить?
— Теперь, может, и каждый день, — возразили неуверенно.
Вскоре послышался плеск весел, и лодка со стражниками пошла дальше, через канал.
Через час Киссур выбрался на палубу. Плоскодонку снесло вниз по течению, довольно далеко от дворца. Солнце уже садилось в воду. Вокруг простиралась безбрежная водная гладь, где-то справа торчали игрушечные домики предместья. Слева начинались Андарзовы болота: Киссур усмехнулся, вспомнив, что мятежный военный чиновник даже и не пытался брать дворец со стороны своих болот.
На палубе, глазами вниз, лежал десятник, убитый камнем из катапульты. Киссур сбросил свой шелковый кафтан и переоделся в полицейскую одежду, снятую с убитого бунтовщика. „Поистине, — подумал он, — в мире поменялся местами верх и низ, если бунтовщики одеты в парчовые куртки“. Повертел в руках кинжал с красивой рукояткой в форме свернувшегося пятиглавого дракона с красными рубиновыми глазами, и сунул в рукав.
Бой был, в сущности, кончен: не было такой силы, которая помешала бы Андарзу взять дворец. Но Киссуру не хотелось, чтобы про него говорили, будто он отправился на тот свет, не прихватив с собой какого-нибудь врага. Нана? Андарза? Шиману? Это уж как получится.
В полдень Киссур подошел ко дворцу первого министра. Золотые двери были распахнуты настежь, и во дворе раздавали народу мясные пироги, круглые, как небо, и рисовые пироги, квадратные, как земля. На дверях повесили табличку: „Первый министр народа“. Какой-то лавочник надрывался:
— Снимите! Я ее позолочу!
Киссур пропихнулся к бочонку, с которого раздавали пироги, и взял себе тот, который с мясом.
Сосед-башмачник пихнул его под локоть и сказал:
— Все, братец! Раньше богачи задабривали чиновников, а теперь будут задабривать народ!
Двор гудел голосами:
— А что Андарз разрушил стену, так это никакое не колдовство, а штука под названием порох, они ее вместе с первым министром варили для похода на „черных шапок“.
— А вот моя соседка и говорит…
— А где сейчас Добрый Совет — в префектуре?
— Нет, во дворце, в Зале Пятидесяти Полей.
Зала Пятидесяти Полей стояла на берегу озера в государевом саду. Это был двухэтажный павильон, который государыня Касия выстроила когда-то для министра Руша, с нефритовыми колоннами и крытой дорогой вокруг второго этажа. Дорога переходила в двухэтажный мостик через красивую, покрытую цветущими лотосами заводь. Солнце стояло в самом зените, огромные гладкие листья лотосов обвисли от жары и чуть шевелились, как бока огромной доброй коровы. Дворцовые арки, похожие на удивленно выгнутые брови женщины, недоуменно рассматривали народ.
Простолюдинов в залу не пускали, но человека в парчовой куртке со знаками отличия пустили беспрепятственно.
В зале было около шестисот человек, скромно одетых, и с красными повязками, завязанными в форме ослиных ушей. На поясах у них были таблички из носорожьей кости с обозначением округов и имен. Посередине залы, на большом помосте, стоял алтарь Единому, украшенный цветочными шарами и шелковыми лентами. Справа от алтаря были трибуна и длинный стол, за которым сидел Шимана и двенадцать избранных собором сопредседателей. Нана не было. Министр гулял где-то по городу на плечах народа.
Киссур с сожалением убедился, что людей на трибуне охраняет дюжина телохранителей. Все двери были в двойном кольце охраны, а на полупустой галерее вокруг второго этажа стояли, стараясь особенно не выглядывать, несколько лучников с угрюмыми глазами. Один из лучников заметил пристальный взгляд „парчовой куртки“ и нахмурился. Киссур, деланно зевнув, отвернулся.